— И они её открыли? — помертвевшим голосом спросил Скопинцев.
— Кажется, да, — беспечно ответил Эдсель, радостно глядя на продолжающий визуально увеличиваться гравиплан и ещё не осознавая смысла собственных слов.
А Николай уже понял и даже не вздрогнул, когда диск покачнулся на лету, вокруг него расцвёл ярко-оранжевый нимб, напоминающий солнечную корону, а потом пропал вместе с самим аппаратом. Отчаянный крик механика потонул в грохоте взрыва.
Если бы уничтоженный гравиплан приблизился к ним ещё на полкилометра, всех троих спалила бы волна раскалённого газа, а так Скопинцеву и Эдселю лишь немного обожгло лицо, а Эспиноса успел упасть на землю и прикрыть голову руками. Он так и остался лежать, бормоча неразборчивые проклятия. Или это были молитвы? Николай не рискнул спрашивать.
— Пойдём, Маркос! — сказал он минуту спустя. — Здесь нельзя больше оставаться. Дикари наверняка проследили, куда летел гравиплан, и скоро начнут нас искать.
— Пойдём, — вяло согласился лингвист. — Хотя куда нам теперь идти?
— Вставай, кому говорят! Или мы уходим без тебя.
Николай сплюнул на землю всё накопившееся за день раздражение и добавил вполголоса:
— Учёные, м-мать вашу!
Солнце едва пробивалось сквозь мощный щит листвы, и Скопинцев лишь приблизительно мог определить время суток. Впрочем, не очень-то это его и интересовало. А вот узнать, сколько они уже топают по лесу без отдыха, было бы не лишним. Коммуникаторы так и не ожили, наручных часов никто в экспедиции не носил, оставалось полагаться лишь на собственные ощущения. А они подсказывали, что пора объявить привал.
Он остановился, прислушался — вроде тихо — и устало опустился на землю, прислонившись спиной к стволу хвойной пальмы, (сначала внимательно осмотрев его — а как же иначе!)
— Всё, ребята, отдыхаем.
Разумеется, в джунглях не бывает настоящей тишины. Тем более, когда сквозь чащу пробирается группа людей. Встревожено перекликаются на ветвях птицы, истерически орут обезьяны, попискивают мелкие грызуны. Но звуков погони сейчас действительно слышно не было. Даже странно немного, ведь гутре не очень-то и скрывали, что идут по их следу. Скорее даже наоборот — стучали на ходу в тамтамы, дудели в морские раковины, громко перекликались. Совсем как на облавной охоте, когда дичь гонят на укрывшихся в засаде стрелков.
Собственно, так оно и есть на самом деле. И охотятся гутре нынче не какого-нибудь, а именно на Скопинцева и двух его друзей. Николай прекрасно понимал это и старался уходить не в том направлении, куда его подталкивали загонщики. Похоже, и на этот раз удалось прорваться сквозь облавную цепь, но долго так продолжаться не может. Эдсель совсем плох.
Подумать только, всего каких-то два дня назад они искренне считали Эгипан райским уголком! Правда, никто раньше так долго не прогуливался пешком по лесу, но всё равно ни сам Николай, ни его спутники даже не подозревали, какие опасности подстерегают их в джунглях. Знай они обо всём заранее, скорее всего, выбрали бы другой маршрут бегства. Но уж больно соблазнительной казалась идея отсидеться в лесной чаще, где столько удобных мест для тайного логова и совсем нет крупных хищников.
Но и без крупных пришлось несладко. Когда у вас из оружия имеются только два ножа на троих и кое-как заострённые палки, то даже от стаи диких кроликов отбиться — уже проблематично. Впрочем, от кроликов у этих тварей одно лишь название и ещё уши. А так — ростом со взрослую овчарку, когти — как у рыси, а уж зубы… Палку Николаю они в конце концов перекусили, пришлось новую вырезать. Но, в общем-то, обошлось — пара царапин, разорванный рукав комбинезона и потерянная в драке походная аптечка. Вот её-то как раз жалко. Осталась всего одна, у Эспиносы, да и ту успели наполовину раздербанить, ещё до того, как Эдсель напоролся на колючку.
Глупо, конечно, получилось, но кто ж мог предположить? И так осторожничали — дальше некуда. Когда видишь перед собой какую-нибудь необычную живность, напрягаешься чисто инстинктивно. А тут — сидит на ветке птичка-невеличка, щебечет о чём-то, и вдруг оборачивается змеёй. Это у неё, оказывается, маскировка такая — яркие наросты на голове, издали напоминающие перья, клюв совсем птичий и голосок, как у какой-нибудь перепёлки. А в клюве — вот такенные клыки. Но это уже потом выяснилось, когда змеюгу палками забили. А сначала Маркос лишь каким-то шестым чувством заподозрил неладное и вовремя отпрыгнул в сторону.
Или, допустим, ленивец. Ему ведь лениться положено, висеть на дереве и дважды в день позу менять для разнообразия. И уж ни в коем случае не бросаться на случайных прохожих, оставив глубокую борозду на пластиковом корпусе фонарика, которым Николай в последний момент успел прикрыться. Неудивительно, что после таких происшествий хочется как-то себя взбодрить. Например, попробовать на вкус красивые, тёмно-красные ягоды с соседнего, совсем уж безобидного куста. Разве ж запретишь, если ребята уже больше суток ничего не ели? И откуда бедняга Эдсель мог знать, что в листве нижних веток прячутся десятисантиметровые шипы? Да не простые, а с микроскопическим сквозным каналом внутри.