Разбудил его громкий стук, доносящийся из-за стены. Скопинцев открыл глаза и первым делом увидел Эспиносу, поднимающего голову и недоумённо оглядывающегося. А потом заметил и двух аборигенов, стоящих возле входа. В руках гутре держали копья с зазубренными костяными наконечниками, и направлены эти наконечники были в сторону проснувшихся землян.
— Та-а-ак, попались, — равнодушно, словно речь шла о ком-то другом, сообщил Николай лингвисту.
В общем-то, он догадывался, чем всё кончится. Даже хотел, чтобы кончилось, потому что смертельно устал от этой игры в прятки-догонялки. Возможно — хотя трудно сказать наверняка — он потому и решил идти к хижине. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. А в том, что конец будет ужасным, Скопинцев не сомневался. Но не сделал даже попытки убежать. Куда? Зачем? И сколько ещё пришлось бы бегать?
Один из стражей выглянул наружу и сообщил товарищам — Николай уже разглядел через узкое окошко, что рыбаки пришли сюда отнюдь не вдвоём — о том, что беглецы проснулись. Тут же со двора послышались радостные возгласы.
Подумать только, какая деликатность! Дикари, оказывается, настолько уважают право человека на отдых, что не решились их разбудить, хотя и очень хотели это сделать. Или, может быть, крепкий здоровый сон им зачли как последнее желание, полагающееся приговорённым к смерти?
Ну что ж, спасибо и на этом. Не стоит тянуть дальше, ребята, начинайте.
Он поднялся навстречу входящим в хижину аборигенам, но тут в него вцепился Эспиноса и — откуда только силы взялись — заорал прямо в ухо:
— Послушай, Скоп, я всё понял. Помнишь, когда спрут проглотил Эдселя, я сказал, что пусть уж лучше меня распнут на кресте? Помнишь?
— Ну, помню, — ответил Николай, удивлённый скорее не поведением друга, а тем, что ему позволили совершать резкие движения. Видимо, тугре были уверены, что никуда пленники уже не денутся.
— Так вот, — продолжал лингвист. — Я потом не раз вспоминал свои слова о распятии. И снилось мне сейчас то же самое. Понимаешь?
Скопинцев не понимал, да и не хотел ничего понимать.
— А теперь посмотри, чем занимались эти ребята во дворе! — бешено тряс его за плечи учёный. — Они же сколачивают крест! Они знают, о чём я думал, умеют читать мысли. Они телепаты, Скоп!
Ох, уж эти учёные! Даже перед смертью им необходимо сделать какое-нибудь открытие. Ну, телепаты, и что с того? Диссертацию-то об этом всё равно уже не напишешь.
— Прощай, Маркос! — прервал Николай откровения Эспиносы. — Ты настоящий мужик. С тобой приятно было иметь дело.
Он обнял лингвиста, пару раз хлопнул по спине, потом резко оттолкнул и, не оглядываясь, вышел из хижины. Аборигены, за исключением двух сторожей, проследовали за ним.
Мысли они, значит, читают. Ну и ладно. Только пусть не надеются прочитать в его мыслях страх, мольбу о пощаде. Пусть хоть живьём съедят — он будет думать лишь о том, что теперь всё, слава богу, закончилось…
Вожак аборигенов на мгновение замешкался. Ему, как и всем соплеменникам, доставляло огромное удовольствие выполнять желания чужаков. Ни один гутре не имел таких причудливых фантазий. Но если осуществить и эту, то она окажется последней. И тогда придётся вернуться к прежней, теперь кажущейся невероятно скучной жизни. Нет, он не допустит такой несправедливости!
К счастью, тому племени, что жило у моря, уже приходилось недавно сталкиваться с подобной проблемой. И они нашли выход, которым вожак сейчас и воспользуется. Пусть самому ему теперь будет сложно предаваться любимой забаве, но он будет радоваться тому, как веселятся соплеменники.
И туземец, способный по собственному желанию принимать любую форму, начал трансформацию в огромную каплеобразную амёбу. Потом он проглотит чужака, не повредив его драгоценный мозг, пристроит этот мозг к своим внутренним органам и сможет по-прежнему читать восхитительные фантазии, которые там рождаются.