Снова и снова он мысленно повторял, что поднимется прямо к Конвею и спросит, где Джин. Но когда Генри подошел к дому и, задрав голову, стал вглядываться в освещенные квадраты окон, то оробел. Замешательство Генри еще более усилилось оттого, что он даже не знал, в какой из комнат был Конвей, где его окна. Ему показалось, что он потерял Джин. Генри стал ходить взад и вперед мимо швейцара, убеждая себя, что она вот-вот выбежит из парадного, обовьет его руками, когда увидит, что он стоит и ждет ее возвращения.
Наступила глубокая ночь, но никто не выходил из парадного.
Закончив работу, ушел швейцар. У Генри кончились сигареты, но он боялся покинуть место у входа. Потом из парадного вышли приятели Конвея, два биржевых маклера с двумя громко болтающими девицами; они подозвали такси, забрались в него и укатили. «Она остается. Позволила ему задержать себя. Избить ее за это! Что она о себе воображает?» — пронеслось в голове Генри. Он был настолько зол на нее, что вдруг, почувствовав слабость, вынужден был присесть на край тротуара.
Было почти четыре часа утра, когда он увидел выходящую из парадного Джин. Он отошел шагов на десять и обернулся — она стояла на тротуаре и глядела на дом, из которого вышла.
— Джин! — позвал он и бросился к ней. Когда Джин обернулась и он увидел, что она ничуть не взволнована встречей, а держится гордо и независимо, ему захотелось схватить ее и сильно встряхнуть. — Я так долго ждал тебя, — выдавил он. — Что ты там делала? Все уже разбрелись по домам.
— Разве? — произнесла она.
— Значит, ты осталась с ним! — закричал он. — Как проститутка!
Она отвела руку и наотмашь ударила его по лицу. Потом на шаг отошла и смерила его презрительным, оценивающим взглядом. Она вдруг расхохоталась.
— Убирайся. Катись к своему пианино, — сказала она.
— Ну, ладно, погоди, я тебе покажу, — бормотал он. — Я вам всем покажу. — Он стоял и глядел ей вслед, а она шла по улице, горделиво покачивая бедрами.
Мистер и миссис Фербенкс
В яркий солнечный полдень миссис Фербенкс и ее муж прогуливались в парке. Прошел всего один год со дня их супружества. Миниатюрная, со взбитыми светлыми волосами, прикрытыми маленькой, одетой набок фетровой шляпкой, она двигалась короткими, легкими шажками. Ее тонкий, выглядевший, как мальчик, муж казался рядом с ней очень высоким. Они шли, тесно прижавшись друг к другу, словно их объединяла какая-то тайна, которая вынуждала их хранить молчание и чуть-чуть страшиться чего-то, но постепенно выражение беспокойной досады легло на пухленькое и нежное лицо миссис Фербенкс. Время от времени она поглядывала вверх на своего мужа, не понимая, то ли расстраиваться ей, то ли радоваться его бьющему через край чувству. Он выглядел так, словно ему всю жизнь предстояло широко шагать в лучах солнца с расплывшимся в улыбке лицом.
— Не понимаю, почему ты так радуешься. Разве раньше ты не был счастлив? — неожиданно спросила она.
— Конечно, был! И сейчас все идет прекрасно, — ответил он.
— Но все же было бы лучше, если бы все осталось по-прежнему, — сказала она. — Я не хочу стареть.
— Зачем тебе стареть? — сказал он, доверительно наклонившись к ней, словно она была маленькая девочка и не совсем понимала, чего она хочет. — Подожди немного. Ты просто подожди, пока не привыкнешь к этой мысли, и тогда поймешь, что я имею в виду.
— Ну, тогда скажи, почему ты так радуешься?
— Сам не знаю. Просто от одной этой мысли я чувствую себя невероятно щедрым и богатым — готов петь от счастья! — улыбаясь, сказал он.
— Весьма тебе признательна, — сказала она вызывающе. — Собственно, тебе нечего терять. Ты не будешь выглядеть такой кикиморой, как я.
— Ты бы сейчас на себя поглядела, Элен! — искренне произнес он. — Твое личико такое нежное и румяное, ты вся цветешь, а твоя шейка и плечики еще больше округлились. Ты просто красавица, Элен.
— Но я боюсь, Билл!
— Зачем бояться? Это случалось во все времена, так ведь? И происходит почти со всеми женщинами.