На другой день герцогиня прислала своего обойщика, чтобы тот занялся расстановкой мебели в новом доме, и изъявила желание преподнести им мебель в подарок. Баронесса отказалась принять эту новую услугу герцогини, откровенно признавшись, что все ее состояние исчисляется сотней тысяч франков, включая бриллианты маркизы. Герцогиня возразила, что с сотней тысяч франков и при экономности баронессы де Марсильи можно безбедно прожить лет пять. Помимо этого, герцогиня была совершенно убеждена в том, что ждать осталось совсем недолго, ведь союзные войска стояли уже в пятидесяти лье от Парижа. Госпожа Лорж также напомнила баронессе о том, что во Франции у нее есть поместья, крестьяне и деньги можно получать оттуда.
Герцогине и маркизе эти доводы казались настолько убедительными, что они не понимали, как могла баронесса не поверить им тотчас же. Под таким натиском последней все же пришлось уступить: она взяла обойщика, но мебель решила купить сама.
Через восемь дней загородный дом, простой, аккуратный, обставленный с удивительным вкусом, был готов принять своих жильцов. Однако же на все — белье, посуду, мебель, платья — требовались деньги. Так что при всей экономии новоселье обошлось в двадцать тысяч франков. Это составляло пятую часть всего их состояния, и теперь у баронессы оставались только десять тысяч Дюрана и бриллианты маркизы.
На эти средства, конечно, можно было прожить и пять, и шесть лет, но будущее их оставалось туманным. Несмотря на это, баронесса де Марсильи не могла не повторять про себя, вслед за матерью и герцогиней де Лорж: «Многое переменится за эти пять лет!»
Изменилось и вправду многое, но только совсем не так, как того ожидали.
Однако перейдем к хендонскому домику и его обитателям.
Глава V
Воспитание
Пока госпожа Марсильи занималась меблировкой комнат, маркиза проводила время с герцогиней де Лорж, которая, в свою очередь, попросила госпожу Дюваль взять часть забот баронессы на себя.
Госпожа Дюваль была англичанкой из среднего сословия, но ее прекрасное воспитание позволяло ей быть гувернанткой. Баронесса сразу прониклась симпатией к госпоже Дюваль, а их общее несчастье и взаимная признательность только еще больше расположили их друг к другу. Всю неделю, пока обставлялся дом, дамы были неразлучны, и вот уже узы дружбы тесно связали их. Госпожа Дюваль, однако, наделенная от природы тонким чувством такта, умело сохраняла дистанцию, положенную между ними общественным устройством.
Дети, над которыми не тяготели еще эти условности, играли то на лугу в садике, то на ковре в гостиной, то бегали, держась за руки, по круглой аллее. Через неделю все устроилось. Госпожа Дюваль взялась найти для баронессы женщину, которая могла бы вести хозяйство, но для этого ей потребовалось вернуться в Лондон.
Дети расставались со слезами.
На другой день приехала герцогиня де Лорж с матерью баронессы, которая привезла с собой горничную-француженку: маркиза не могла отказать себе в этом.
Баронессу, конечно, беспокоили предстоящие расходы на прислугу, но она знала аристократические привычки своей матери и думала, что жестоко будет лишить этой роскоши маркизу, ведь она и так уже стольким пожертвовала.
Госпожа Марсильи, как и ее мать, тоже привыкла к роскошной жизни и так же, как она, чувствовала все тяготы бедности, в которой, сравнительно с прежним богатством, она теперь находилась. Но есть люди, способные забыть себя ради других, баронесса де Марсильи была из их числа: благополучие матери и дочери сделалось ее главной заботой.
Цецилия еще ничего не понимала в этом мире: горе и счастье для нее были пустыми звуками, которые она повторяла, как эхо, без осознания их значения и без малейшей экспрессии. Впрочем, она была прелестной и кроткой четырехлетней девочкой, со всеми лучшими чертами женской природы, и улыбалась всем новым впечатлениям, как весенний цветок улыбается солнцу, — словом, это было создание, ожидающее только материнской любви, чтобы соединить все добродетели в одно прекрасное целое.
И баронесса, знавшая ее мягкий характер, решила сама дать ей воспитание. Маркиза легко уступила ей эту заботу, хотя любила внучку не меньше. На первый взгляд даже могло показаться, что бабушка больше любила Цецилию, нежели мать: она беспрестанно подзывала ее к себе, целовала, ласкала, со страстью прижимала к груди, но через десять минут ребенок уже тяготил ее, и она отсылала его к матери. Маркиза любила Цецилию, как дитя любит куклу. Девочка не была для нее, как для матери, предметом дневных и ночных чаяний: она была для нее простым развлечением. В такие минуты ей хотелось пожертвовать ради внучки жизнью. Впрочем, ни для кого другого она не согласилась бы отказаться и на неделю от каких-нибудь привычек и приятных удобств.