— Она спрашивает именно меня? — переспросил отец Макдоуэлл, чуть надтреснутым голосом.
— Ну, конечно, отец. Она желает видеть только вас и никого больше.
Он вышел в прихожую, где сидела женщина лет тридцати; у нее были очень красивые карие глаза, тонкие черты лица, с которыми так не вязались квадратные плечи темного пальто с серым волчьим воротником; она прикладывала к глазам носовой платок.
— Добрый вечер, отец, — произнесла она. — Моя сестра тяжело больна. Я хочу, чтобы вы пришли к ней. Нам кажется, что она умирает.
— Успокойся, дитя мое. Что с сестрой? Говори громче. Я едва слышу тебя.
— У моей сестры воспаление легких. Доктор придет к ней через час. Я бы хотела, отец, чтобы вы ее соборовали.
— Так, так. Но ведь она еще не отходит? Не буду делать ей сейчас полное помазание. Может, этого и не потребуется. Пойдем с тобой, приму у нее исповедь.
— Отец, мне, наверное, следует вам все рассказать. Муж сестры не позволит вам повидаться с ней. Он не католик, да и моя сестра давно уже не ходила в церковь.
— Ну, это не имеет значения. Думаю, он разрешит мне поговорить с ней, — произнес отец Макдоуэлл и пошел одеваться.
Когда он вернулся, женщина сказала ему, что ее зовут Джейн Стэнхоуп и что ее сестра живет совсем недалеко, всего в нескольких кварталах от дома священника.
— Мы пойдем пешком, и ты по, пути мне расскажешь о своей сестре, — предложил отец Макдоуэлл и нахлобучил свою черную шляпу, из-под которой во все стороны торчали пучки белых прямых волос. Вместе они вышли на улицу.
Вечер был мягкий и ясный. Мисс Стэнхоуп не спеша шагала по тротуару, потому что грузный отец Макдоуэлл не мог идти быстро. Он шел так, словно каждый шаг причинял ему боль, хотя на ногах его была пара огромных, мягких, специально сделанных по заказу, бесформенных башмаков.
— Итак, дитя мое, расскажи-ка мне все о своей сестре, — заговорил он, тяжело дыша, но голос его звучал кротко и, казалось, в нем никогда не послышатся нотки негодования.
Мисс Стэнхоуп ответила, что ей, собственно, не о чем даже рассказывать. Ее сестра вышла замуж за Джона Уилльямса два года назад. Джон — славный и трудолюбивый парень, только очень уж ненавидит всех верующих.
— Наша семья порвала всякую связь с Эльзой после того, как она вышла за него замуж, хотя я и навещаю ее, — мисс Стэнхоуп почти кричала, стараясь, чтобы отец Макдоуэлл мог ее хорошо слышать.
— Счастлива ли она со своим мужем?
— Очень счастлива, отец. Что правда, то правда.
— А где он сейчас?
— Сидит у ее постели. Я убежала, так как подумала, что он вот-вот разрыдается. Он сказал, что, если я осмелюсь привести священника хотя бы к дому, он свернет ему шею.
— О боже! Ну, ничего. А сестра хочет меня видеть?
— Она сама попросила меня сходить за священником, но она не хочет, чтобы Джон знал о ее просьбе.
Свернув в боковую улицу, они остановились у первого многоэтажного дома, и старый священник стал взбираться по лестнице вслед за мисс Стэнхоуп. Он с трудом переводил дыхание.
— Ох, хо-хо, никак не становлюсь моложе, ни на один божий день. Подумать только, как могут подвести человека ноги, — с трудом произнес он.
Стуча в дверь, мисс Стэнхоуп умоляюще глядела на старого священника, как будто пыталась упросить его. не обижаться на то, что может произойти, но тот только улыбался. В узеньком коридорчике старый священник выглядел сейчас особенно огромным. Он утирал голову носовым платком.
Дверь открыл молодой человек в белой рубашке без воротничка, с копной густых, черных, вьющихся волос. Сначала его лицо отразило недоумение, потом, когда он заметил священника, глаза его засверкали от возбуждения, словно он обрадовался тому, что ему представился случай уничтожить его своей ненавистью.
— Что это означает, Джейн? — произнес он. — Я говорил, чтобы ты не смела приводить сюда священника. Моя жена не желает его видеть.
— О чем это вы говорите, молодой человек?
— Вы здесь не нужны!
— Говорите громче. Не бойтесь. Я малость туговат на ухо, — радушно улыбнулся отец Макдоуэлл.
Джон Уилльямс был смущен неожиданной глухотой священника, но с места не двинулся и продолжал с' мрачной решимостью загораживать вход, словно ожидал, что священник обрушит на него свои проклятия.
— Поговорите с ним, отец, — произнесла мисс Стэнхоуп, но священник, казалось, не слышал ее; по-прежнему улыбаясь, он стал протискиваться в комнату.
— Я войду и присяду, сынок, — заговорил он, — если ты не возражаешь. Я пришел сюда по велению всевышнего, но, не стыжусь признаться, совсем выдохся, пока поднимался по этой лестнице.
Джон почувствовал себя страшно неловко, когда убедился, что его оттерли в сторону; он последовал за священником в квартиру..
— Уходите отсюда! — громко сказал он.
— Эх-хе-хе, — пробормотал отец Макдоуэлл и печально улыбнулся. — Не сердись на меня, сынок. Я слишком стар для того, чтобы негодовать и угрожать. — Оглядевшись вокруг, он спросил: —Где твоя жена? — и направился по прихожей, выискивая дверь в спальню.
Джон последовал за ним и ухватил его за руку. — Вам незачем тратить время на разговоры с моей женой! Вы слышите? — вскричал он сердито.
— Джон, не будь таким грубым! — вдруг запричитала мисс Стэнхоуп.
— Это он груб. Не твое дело! — сказал Джон.
— Во имя любви к всевышнему позволь мне посидеть с ней минутку, а? Я устал, — проговорил священник.
— Что вы хотите ей сказать? Скажите это мне. Ну?
Вдруг оба они услышали, как кто-то тихо застонал в соседней комнате: видимо, больная услышала их разговор. Отец Макдоуэлл, забыв о том, что молодой-человек удерживает его за руку, сказал:
— Я войду и побуду с ней одну минуту, если не возражаешь, — и он начал открывать дверь в спальню.
— Нет, вы не останетесь с ней наедине! — вскричал Джон, следуя за священником в спальню.
На кровати лежала бледная белокурая женщина, кожа на ее лице была нежной и прозрачной, сквозь нее резко проступали скулы. Она была в лихорадке, но ее глаза устремились на дверь, когда они входили. Отец Макдоуэлл скинул пальто и, бормоча что-то себе под нос, оглядел комнату, посмотрел на розовато-лиловый абажур ночника, на светлые обои с изображением каких-то крохотных летящих птичек. Спальня выглядела, словно комната для маленькой девочки.
— Добрый вечер, отец, — прошептала госпожа Уилльямс. Она казалась испуганной и не смотрела в сторону мужа. Ее страшил призрак наступающей смерти. Она любила мужа и хотела умереть любя, но ее обуял страх; она посмотрела на священника.
— Ты обязательно поправишься, дитя мое, — произнес отец Макдоуэлл, улыбаясь и тихонько похлопывая ее по руке.
Джон, который поначалу застыл у двери, сразу же шагнул вперед, обошел священника, наклонился над кроватью, взял руку жены в свою, а другой стал с нежностью и любовью гладить ее лоб.
— А теперь, сын мой, ежели не возражаешь, я приму исповедь твоей жены, — сказал священник.
— Ничего не выйдет! — резко оборвал его Джон. — Родичи не признавали ее, они оставили нас вдвоем, и сейчас им не удастся разъединить нас. Она довольна мною. — Джон уставился в лицо жены, словно был не в силах оторвать от нее взгляд.
Отец Макдоуэлл закивал головой и тяжело вздохнул.
— Несчастный мальчик, — сказал он. — Да благословит тебя всевышний. — Потом посмотрел на госпожу Уилльямс, лежавшую с забытыми глазами, и увидел слезинку на ее щеке. — Будь благоразумен, мой мальчик, — произнес он. — Ты должен позволить мне исповедовать твою жену. Оставь нас одних хотя бы на несколько минут.
— Никуда я отсюда не уйду, — сказал Джон и уселся на край кровати. Он все больше возбуждался и со злобой глядел на священника. Вдруг он заметил слезы на лице жены и обеспокоенно заговорил: —В чем дело, Эльза? Что с тобой происходит, моя дорогая? Мы беспокоим тебя? Ты только дай знак, и мы сразу же уйдем, дорогая, оставим тебя одну, пока не придет доктор. — Затем он повернулся к священнику: — Я не оставлю вас с ней, ясно? Почему вы не уходите?