— Веселового вам рождества, миссис Фаррел, — встретил ее О'Мера. А потом обратился к малышу. — Почему это ты такой надутый в праздник? Что случилось, сынок?
— Ничего себе — веселое рождество, куда уж больше, мистер О'Мера, — торопливо заговорила женщина.
Раньше она не обращала внимания на смотрителя и при встрече с ним лишь кивала ему головой. Сейчас она была так зла, что и подавно не хотела с ним разговаривать.
— Где отец Горман? — спросила она требовательно.
— Наверное, все еще в полицейском участке.
— В полицейском участке! Спаси нас боже! Ты слышал это, Джимми? — воскликнула она и так дернула малыша за руку, что тот, описав дугу, выскочил у нее из-за спины, откуда с любопытством глядел на О'Меру. Малыш убрал со лба клок спутанных волос и уставился на О'Меру. — О господи, какой ужас! — произнесла миссис Фаррел. — Что же мне теперь делать?
— В чем дело, миссис Фаррел?
— Я ни-и-чего не сделал, — произнес малыш. — Я шел сюда облатно. Честно говолю, мистел.
— Мистер О'Мера, — начала женщина, словно опускалась с огромнейших высот до уровня незначительного и простоватого старика, — может быть, вы сможете нам помочь. Загляните в санки!
О'Мера заметил, что в санках лежит что-то завернутое в старое пальто, и, подойдя поближе, он увидел, что это фигурка младенца Иисуса. О'Мера так обрадовался, что не мог произнести ни слова, а только глядел и качал от удивления головой.
— Вернулся! — наконец проговорил он.
— Мне так стыдно, так стыдно, мистер О'Мера! Вы не представляете, какой это для меня удар, — заговорила миссис Фаррел. — Но ребенок сам не знал, что делает. Какой позор! Вы даже себе не представляете. Это я виновата, что не сумела воспитать его. Бог — свидетель, я все делала, чтобы внушить ему уважение к церкви. — И она так рванула ребенка за руку, что тот повалился на колени, не спуская глаз с О'Меры.
Все еще не веря ушам своим, О'Мера спросил:
— Неужто вы хотите сказать, что ваш ребенок сам вынес фигурку из церкви?
— Ну, конечно, он!
— Подумать только. Да, дитя, ты совершил ужасный грех, — произнес О'Мера. — И что это тебя надоумило? — Ой был потрясен и озадачен, но в то же время
почувствовал огромное облегчение — ведь фигурка младенца Иисуса вернулась обратно в церковь без большого скандала, — и он ласково опустил руку на голову малыша.
— Все в полядке и не надо ничего говолить! — сердито сказал ребенок матери, стараясь вырваться из ее рук и по-прежнему не спуская глаз с О'Меры, словно чувствуя, что их связывает нечто общее. Потом он поглядел на свои варежки, повертел их в руках, поднял глаза на О'Меру и сказал:
— Все в полядке, мистел? Да?
— Это произошло рано утром. Он поднялся с постели и, должно быть, направился прямо в церковь, взял фигурку и вынес ее на улицу.
— Но что надоумило его?
— Он такой глупый! Говорит, что должен был так сделать.
— Я это сделал, потому что обещал, — проговорил малыш. — Вечелом я сказал богу, что если он сделает так, чтобы мама подалила мне на лождество большие класные санки, то я покатаю его самого-самого пел-вого.
— Не подумайте, что я научила ребенка этим глупостям, — перебила малыша миссис Фаррел. — Уверена, что он не имел в виду ничего плохого. Он совсем не понимал, что делает.
— Нет, понимал, — упрямо произнес малыш.
— Сейчас же замолчи, паршивец! — вспылила она, тряхнув сына.
О'Мера опустился перед ребенком на корточки и посмотрел ему прямо в глаза. Казалось, они без слов понимают друг друга.
— А почему тебе захотелось покатать бога? — спросил О'Мера.
— Потому что это миловые санки, и я подумал, что они понлавятся богу.
— Не беспокойтесь. Я его строго накажу и отберу подарок, — покраснев, сказала миссис Фаррел.
О'Мера, взяв фигурку младенца Иисуса, молча глядел на красные санки; внезапно его охватила необъяснимая радость, он с восторгом подумал, что это, может быть, самый прекрасный из всех рождественских дней в истории города, ибо всевышний действительно был вместе с мальчуганом на веселой, беззаботной, праздничной прогулке, когда тот бегал по улицам и таскал за собой красные санки. И когда О'Мера повернулся к миссис Фаррел, его лицо светилось счастьем.
— Не смейте ни слова говорить малышу, не смейте прикасаться к этим санкам, слышите? Полагаю, они понравились всевышнему! — властным голосом проговорил он и грозно посмотрел на растерявшуюся миссис Фаррел.
Поединок
Одетые в легкую летнюю одежду, люди нескончаемым потоком выходили из метро на улицу Христофера и окунались в теплый вечер. Их сумрачные лица прояснялись, как только они из темных переходов и лестниц метро выходили на залитую светом улицу. Сначала они медленно двигались всей массой, но, оказавшись на улице, многие ускоряли шаги. Девушек было так много, что Джо Симпсон, стоявший у выхода из метро на углу Седьмой авеню, подумал, что среди них обязательно должна быть Инес. «Приедет следующим поездом, — подумал он. — Если нет, подожду еще три поезда и потом уйду».
Чем больше он ждал, тем сильнее овладевало им чувство тоски и одиночества. И все же временами, когда он нетерпеливо оглядывал освещенную улицу и вспоминал, как часто по вечерам они с Инес шли в этой толпе, в нем рождалась какая-то надежда. Он привык к этой улице, к этим людям; казалось, здесь ничего не изменилось с тех пор, как они с Инес шагали в этой толпе последний раз. Еще минута, и он увидит, как она, поднявшись по ступенькам, торопливо направится к нему, тщетно стараясь казаться строгой и улыбаясь вопреки своему желанию: она будет выглядеть очень красивой и сразу же заговорит с ним, а может, просто засмеется, и потом они, смущенно взявшись за руки, молча зашагают по улице.
Не в силах побороть охвативший его страх, Джо решил направиться по боковой улице к дому Инес, уверенный, что там-то он с ней никак не разминется. Подходя к дому, он увидел, как к подъезду подкатило такси и остановилось, не выключив мотор. Шофер обернулся, протянул руку и распахнул дверцу; затем вновь развалился на сиденье и выключил мотор. Через несколько минут — они показались Джо вечностью — из машины вылез здоровенный парень в сером фланелевом костюме и помог Инес сойти на тротуар. Джо с первого взгляда возненавидел этого парня — хотя бы из-за того, как тот с подчеркнутой нежностью помог Инес выйти из машины. А когда он слегка поклонился ей, уличные огни осветили его высокий, красивый лоб и лоснящиеся черные волосы.
— Спокойной ночи, Инес. Ты — само очарование, — сказал он.
Она улыбалась; ее лицо было еще красивее и привлекательнее, чем представлял себе Джо, когда стоял у метро и мысленно видел ее улыбающуюся, идущую ему навстречу.
— Мы так славно провели время, — игриво произнесла она.
— Не забывай об этом, — ухмыльнулся парень.
— Ну что ты! — откликнулась она, обернувшись и помахав на прощание рукой. В уличном свете ее лицо сияло от возбуждения, оно выражало какую-то бесшабашную, искрящуюся радость. Джо впервые видел ее такой оживленной. Казалось, Инес переполняло счастье, которого она так долго была лишена.
Ее смех испугал Джо. Он давно мечтал услышать такой смех и думал о нем с благоговейным страхом. А она в белом льняном костюме и белых туфлях уже пересекала тротуар, доставая из сумочки ключ. Остановившись, она сняла шляпку и, тряхнув головой, распустила свои густые черные волосы. И когда она открывала дверь, он резко позвал:
— Инес! Инес, подожди минутку!
Вздрогнув, она обернулась, но не заговорила. Она стояла у двери и смотрела на него, а когда он подошел совсем близко, произнесла холодным, размеренным тоном:
— Что тебе надо, Джо?