— Хм, не похоже на омелу, — задумываюсь я, глядя на листья над нашими головами.
Ноэл прижимается ко мне и встаёт на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть. Я крепко сжимаю её бёдра, чтобы она стояла неподвижно. Она прижимается своей фантастической грудью к моей, и я чувствую, как мой член снова твердеет.
— Мам, у вас что, марихуана подвешена под потолком? — спрашивает Ноэл.
— Ты же знаешь, твой папа использует её от артрита, — вздыхает её мама. — Марихуана-омела, кортошка-картошка. Она зелёная и праздничная, вы должны под ней поцеловаться.
Стоя на цыпочках, Ноэл опускает взгляд и смотрит на меня, её рот на уровне моего. Её губы горячие и пухлые, она нервно облизывает их, как будто знает, что я не могу свести с них глаз, когда она делает это.
Мы оба пожимаем плечами, понимая, что никогда не выйдем из этой комнаты, если не сделаем то, о чём просит Бев. Ноэл кладёт ладони на мою грудь и быстро чмокает в губы, я даже не успеваю ничего почувствовать.
— Точно, я заберу его у неё, — объявляет тётя Бобби.
— Леон, ты его усы? — беспокойно спрашивает её мать.
Ноэл в замешательстве смотрит на неё.
— О чём ты говоришь?
Её мама пожимает плечами и ставит кружку с кофе на столик.
— Ну, знаешь, его усы. Прикрытие, чтобы никто не узнал, что он гей, как одежда у тёти Бобби, — объясняет она.
— Эй! Я заметила сходство, — кричит тётя Бобби, громко отрыгивая.
Ноэл вздыхает и закатывает глаза, а я задаюсь вопросом, что, чёрт возьми, заставило её мать подумать, о том, что я гей. Она, правда, ждёт, что я грубо возьму её дочь прямо перед ней и засуну язык в горло? Не то, чтобы я возражал, но у меня есть нормы поведения, и целоваться с женщиной перед её семьёй, возглавляет мой список «Не делать».
— Это называется борода, мам, а не усы, — поправляет её Ноэл.
— Не обижайся, но этот скучный поцелуй говорит об обратном, — пожимает плечами тётя Бобби. — Леон, пообщайся со мной, я покажу тебе, как это делается.
Какого хера? Я НЕ гей!
— Ничего страшного, если ты гей. Мы любим геев и полностью их поддерживаем, — с доброй улыбкой уверяет меня Бев.
— Я не гей, — отыскав свой голос, наконец, заявляю я в свою защиту.
— Хорошо, как скажешь, — отвечает Бев, не веря моим словам.
— Вы, должно быть, прикалываетесь, — тихо говорю я, продолжая держать Ноэл за бёдра, и думаю над тем, а не стоит ли просто уложить её, чтобы заткнуть всех.
— Мам, успокойся. Мы устали и ложимся спать.
Ноэл не повторяет, что я не гей и это не хорошо. Конечно, этот поцелуй был довольно скучным и печальным, его даже поцелуем не назвать, потому что он был короче моргания, но дайте мне отдохнуть. Мы стоим в гостиной с её матерью, которая с жалостью смотрит на меня, а её дядя пожирает меня глазами, словно готов съесть. Её отец вздыхает на кухне и посылает проклятия, отправляя в мусорное ведро коробки молока и контейнеры сметаны, убеждаясь, что я буду держаться подальше от Эгг-нога его дочери.
— Я просто говорю о том, что парень должен целовать свою девушку с желанием, а не так, словно целует мёртвую рыбу. Если он ходит как гей и целуется как гей… — её мать уходит.
О, чёрт возьми.
Когда Ноэл открывает рот, вероятно для того, чтобы снова сказать маме о том, как мы устали, вместо того, чтобы защитить мою гетеросексуальность, я решаю взять всё в свои руки и посылаю к чёрту тот факт, что её семья смотрит на нас. Отпустив бёдра, я беру её лицо руками и, повернув к себе, прижимаюсь своими губами к её.
Я прерываю её слова и скольжу языком между удивлёнными, слегка приоткрытыми, губами. Наши языки встречаются, из неё вырывается мягкий стон и она сильнее сжимает рубашку на моей груди, когда я наклоняю её голову для лучшего доступа. Я мягко посасываю её язык, затем кружу вокруг него, углубляя поцелуй, до тех пор, пока не забываю о том, где нахожусь. Она на вкус как домашняя еда и небеса, её рот горячий и влажный, наши губы идеально движутся, как будто мы целовались годами. Никаких слюней или неловких движений языками, только скольжение и посасывание, дегустация и изучение.
Я держу её лицо ровно столько, чтобы она не вырвалась и в ответ, она прижимается ко мне всем телом, от бёдер до груди. Я чувствую как бьётся её сердце, когда наши языки сплетаются, а поцелуй выходит далеко за пределы сладострастного греха и мой член становится настолько болезненно твёрдым в джинсах, что она никак не может не чувствовать этого между нами. Она снова мягко стонет мне в рот, и эти вибрации заводят больше, чем что-либо, в жизни. С каждым скольжением её идеального, вкусного языка, мои яйца сжимаются и готовы взорваться, желая, чтобы мы были где угодно, но не в этой гостиной, чтобы я мог погрузиться в неё и проверить, есть ли в её теле горячие и влажные места помимо рта. Я потерял всякое чувство времени, и понятия не имею, сколько мы стоим здесь, целуясь под марихуаной, свисающей с потолка.