Фронтовые письма сына родители знали почти наизусть. Они были сложены в таком порядке, в каком приходили с фронта, бережно завернуты в газету, перевязаны ленточкой. Каждый вечер, вернувшись с работы, Параскева Даниловна и Василий Николаевич развязывали заветную пачку писем. Им казалось, что сын не пишет, а говорит им:
«Здравствуй, мама! Есть часок свободного времени, и я пишу тебе. Я очень рад, что дома все благополучно. А я на своем месте штурмана, в боевых рядах нашей авиации. 19 июня одной бомбочкой удачно «ковырнул» по станции. С 20-го мая я летаю не днем, а ночью. Ночные боевые полеты — сложная вещь. Землю видно плохо. А стреляют фашисты не скупо, но в нас не могут попасть. За ночь мы налетаем часов пять.
«У вас жара, а у нас дожди все время. Они так задерживают боевую работу.
Секретарь партбюро рекомендовал меня в члены ВКП(б). Рекомендации дали товарищи и комсомол. Так что скоро поздравите меня с приемом в ряды партии большевиков. До скорой радостной встречи!
«…Наша авиация днем и ночью бомбит противника. Ночью в воздухе тесно. Кругом взрывы. Нужны глаза да глазоньки, чтобы не стукнуться с кем-нибудь. Ладно бы с фрицем, а то еще на своего налетишь. От Ниночки получил очень теплое письмо. И вот снова жду. Вчера и сегодня праздник. Вы, наверно, выпили и за меня… А у меня праздник прошел чисто по-боевому. Вечером вылетаю с «гостинцем» и листовками.
В новогоднюю ночь настроение у Женьки было преотличное. Его приняли в члены партии. Командир обещал отпуск домой…
Фронтовая газета «За честь Родины» 2 января 1943 года писала:
«Пятнадцать боевых вылетов за последние два дня совершили летчики Козаев и Овчинников. Они отлично выполнили боевые задания, сбросив к тому же в расположение врага 200 тысяч листовок. Эти листовки сыграли большую роль. Около 500 солдат противника в тот день сдались в плен. Эти же летчики сделали посадку в тылу противника и доставили находящемуся там нашему подразделению необходимые материалы».
Эту вырезку из газеты и письмо сына от 10 января родители получили числа 20-го января. Письмо было последним. А потом пришло короткое извещение, что Евгений пропал без вести.
Двадцать лет искали сына родители. С тех пор, как получили извещение, отец побелел, ссутулился, стал молчалив. Слал запросы, писал письма, ища последние следы своего единственного сына.
— А ты в письмах-то указывай приметы его. Напиши, кареглазый, коренастый, среднего роста и что «штурманенком» его ребята звали, — вставляла мать. — И что волосы русые — напиши!
Первым откликнулся летчик Георгий Анашкин:
«Пишет Вам летчик Анашкин, который много летал с Вашим сыном. Женя был не только моим боевым напарником и отличным штурманом, но и лучшим другом. Судьба нас с ним разлучила 20-го сентября 1942 года. Меня перевели в другую часть, но я имел тесную связь с их частью и узнал подробно обстоятельства геройской гибели Жени.
Это было для меня большим горем. Я Женю очень уважал и гордился им. Он был очень отважным. Меня поражала его настойчивость, как штурмана. Он готов был сделать сколько угодно заходов, лишь бы добиться своего, не взирая на противодействия противника. Перед гибелью он имел два ордена: Красного Знамени и Отечественной войны 1-й степени. Женя и летчик Козаев первыми из всей воздушной армии получили орден Отечественной войны за героизм и отвагу и за выполнение срочного задания командующего воздушной армией. По этому случаю даже был митинг.
Погиб Женя в январе 1943 года, в районе восточнее города Россошь при выполнении разведывательного полета. Женя отстреливался до последнего патрона. Потом его, уже израненного, схватили и, по показаниям местных жителей, расстреляли. По предположению, погиб и летчик Шалико Козаев».
Надо было разыскать Салова, о котором часто писал сын в последних письмах. И отец искал. Искал даже тогда, когда тяжелый недуг приковал к постели и он с трудом мог взять карандаш в руки. Писал он ко всем, кого хоть словом упоминал в письмах Евгений. Бывшего командира эскадрильи Василия Геннадьевича Салова удалось разыскать только в марте 1963 года. Салов прислал теплое письмо, сообщил, что Евгений погиб, когда его, Салова, не было в части, и точного места гибели он не знает, но это было где-то на Воронежской земле. Салов писал, что обратился за помощью в редакцию областной газеты «Коммуна».