Они просовещались еще минут сорок. Миронов почти не вмешивался. Только один раз, когда он услышал, что за Галкиной не следует пока устанавливать наблюдения, запротестовал:
— Так она сбежит, скроется!
— Вот ежели установим наблюдение, го непременно сбежит, — сказал в ответ Николаев. — Учти, что вокруг нее не гимназисты ходят, а господа контрразведчики, этих на мякине не проведешь, клевать не станут. Уверен, что они и за тобой наблюдают не первый месяц.
— Вот мы и дадим им не мякину, а зернышко, — вставил Зявкин, — пусть клюнут.
— Но помяните мое слово, эта мадам смотается, — угрюмо сказал Миронов.
На том разговор и закончился.
4. Корнет Бахарев — невольник чести
Через четыре дня чекистам действительно пришлось вспомнить слова Миронова. Под вечер он пришел угрюмый и злой в кабинет Зявкина.
— Так вот, сбежала мадам Галкина, и вещички оставила, Федор Михайлович.
— Сбежала? — Зявкин широкой ладонью потер щеку. — И далеко?
— Адреса, к сожалению, не оставила. Ведь говорил я! Наблюдения не установили.
— Ой, Павел! — Зявкин хитро подмигнул Миронову. — А мне что-то кажется, что не сдержал ты слова.
Зявкин был прав. Миронов действительно за два дня до неожиданного исчезновения Галкиной послал своего сотрудника Петю Ясенкова выяснить некоторые подробности. Ясенков был парень толковый и разузнал, что Анна Семеновна живет во флигеле на Малой Садовой, имеет возраст лет под тридцать, одинока и миловидна. Ведет себя тихо, скромно, с соседями дружбы не водит, но и не задается.
— Она, вишь ли, кубыть не из простых, — говорила Ясенкову бойкая дворничиха. — То колечко золотое продаст, то серьги. Все ноне живут как могут, — вздохнула она в заключение. — Бывают и знакомые, как не бывать, женщина она видная. Только это все из госпиталя, барышня-то раньше в госпитале была милосердной сестрой.
Ясенков строго-настрого предупредил дворничиху, чтобы никаких разговоров о его визите не было. Однако на следующий день произошли события, о которых ни Ясенков, ни дворничиха, ни сам товарищ Миронов ничего не знали.
С утра Анна Семеновна чувствовала себя как-то особенно тревожно. Заваривая к завтраку морковный чай, она заметила небольшого паука, спускавшегося по окну кухни на едва видной серебряной ниточке. «Паук — это к письму!» — вспомнила Анна Семеновна примету. Попив чаю, она успокоилась, стала собираться на базар. Может быть, опять удастся встретить того грека? Он, пожалуй, дороже всех платит за золото.
Она вышла в сенцы. На полу лежал измятый и замусоленный конверт. С замирающим сердцем она разорвала его. Почерк был ей хорошо знаком.
«Драгоценная Аня! Шлю привет и целую крепко! Аня, меня на днях расстреляют. Напиши домой, сообщи им, где мое золото. А часть можешь оставить себе, ту, что у тебя. Карточек моих дома много, возьми себе на память. Целую вечно и прости! Иван».
Боже! Иван арестован! Когда написано это письмо? Она снова посмотрела на записку: «Екатеринодар, 29 марта». Прошла целая неделя, может быть, она держит в руках записку покойника?
Анна Семеновна вошла в комнату, медленно сняла с себя пальто. За что именно арестовали Ивана? Если это связано с теми поручениями, которые она передавала ему, то… Она живо представила себе, как в эту ее тихую полутемную комнатку врываются пьяные солдаты (в том, что они будут пьяные, она почему-то не сомневалась), ее хватают и увозят туда, в большой дом на Садовой.
За дверью послышался шум. Схватив с комода сумочку, в которой у нее лежал маленький вороненый браунинг, она стиснула ее у груди, не в силах пошевелиться. Тихо. Должно быть, кошка. В углу мелькнула какая-то тень, и прежде чем она сообразила, что это ее собственное отражение в зеркале, ее уже била нервная лихорадка.
Она вплотную подошла к зеркалу, в упор на нее смотрело бледное лицо с близко поставленными темными глазами. Оно казалось белее от темной косы, лежавшей на плече.
— Нет, так с ума можно сойти, — сказала Анна Семеновна и сама не узнала своего голоса.
Она решительно подошла к комоду. В углу самого нижнего ящика пальцы ее нащупали большую аптекарскую склянку. Открыв притертую стеклянную пробку, брызнула содержимым на тонкий платок. По комнате поплыл острый запах эфира.
…Проснулась она в полной темноте от настойчивого стука в дверь. Не понимая и не вспомнив еще ничего, она зажгла лампу, держась за стену, дошла до двери и открыла.
Перед ней стоял человек в зеленоватом, тонкого английского сукна казакине, отороченном барашком, в казачьей кубанке, которая как-то не очень шла к его явно интеллигентному молодому лицу с офицерскими тонкими темными усиками. Лицо его Анне Семеновне показалось знакомым, только она никак не могла вспомнить, где и когда именно его встречала.
— Прошу прощения, сударыня, — сказал молодой человек, — могу ли я видеть Анну Семеновну Галкину?
Голос пришедшего и свежий воздух, ворвавшийся в дверь, вернули Анне Семеновне ощущение реальности происходящего.
— Входите, — ответила она. — Галкина — это я. С кем имею честь?
Молодой человек не спешил отвечать. Он снял кубанку и шагнул через порог. В комнате, потянув несколько раз носом, он повернулся к Анне Семеновне.
— Эфиром изволили баловаться? Не одобряю!
У Анны Семеновны в голове трещало и гудело, развязность незнакомца вывела ее из оцепенения.
— Что вам за дело до этого? — раздраженно сказала она и прибавила огня в лампе. — И вообще, прошу назвать себя.
— Мое имя вам не знакомо, — ответил гость, — а насчет эфира-то я так, из медицинских соображений. Необычайно вредно.
— Говорите, что вам надо! — уже не на шутку разозлилась Анна Семеновна.
— Извольте, — молодой человек пожал плечами, — прочтите вот это письмо. — Н он протянул ей сложенный вчетверо лист бумаги.
— Боже мой! Опять письмо! — Анна Семеновна с трудом поставила лампу на стол и присела рядом.
«Дорогая Аннет!
Человек, который принесет тебе это письмо, заслуживает всякого уважения и доверия. Он многое уже совершил для общего дела. Доверься ему, и вместе вам удастся облегчить мою судьбу. Прошу тебя об этом в память о папе. Любящий тебя Юрий».
В голове у Анны Семеновны был какой-то сумбур. Иван Филатов, теперь Жорж Попов! Она знала, что Жорж полтора месяца назад был арестован. Теперь они оба как бы объединились в ее представлении. Она ощутила странное и таинственное чувство, какое бывало у нее в прежние годы на спиритических сеансах.
«Нет, я все-таки где-то видела его», — подумала она, глядя на пришельца, а вслух сказала:
— Кто вам дал это письмо?
— Позвольте прежде представиться, — ответил он, — корнет Бахарев Борис Александрович, — он слегка поклонился и прищелкнул каблуками. — Письмо я получил из собственных рук Юрия Георгиевича.
— Но ведь он арестован?
Гость пожал плечами.
— К сожалению, не один он. Мне тоже долгое время пришлось разделять с ним судьбу. Но, слава богу…
— Значит, вы были вместе с ним! Как же вам удалось… — она остановилась в поисках слова.
— Нет, нет, — сказал Бахарев, — не волнуйтесь, я не бежал. Видите ли, когда мы с вами будем больше знакомы, — он сделал многозначительную паузу, — я смогу подробнее рассказать. Деньги значат кое-что и в наше время.
Анна Семеновна почувствовала, что мистика тает.
— Так что же вы хотите от меня? — спросила она.
— Я? — недоуменно переспросил гость. — Я совершенно ничего. Юрий взял с меня клятву, что я обращусь к вам и мы вместе попытаемся вызволить его. В данном случае я невольник чести.
Анна Семеновна задумалась. Почему-то больше всего ее занимала мысль, где она видела этого человека раньше.
— Собственно говоря, — начал он, — сотник Попов питал, может быть какие-то ложные иллюзии, и вы вовсе не намерены…