Заревели мужики:
— Так ево, та-ак…
Кинулись к песку, пыль сорвалась — опять на земле. А на земле, скрючив руки и запрокинув голову, поборотый Кузьма.
Над ним Докай, оперся в грудь его, подняться сил нет. Пальцы скрючены в опояске.
Гикают радостно киргизы:
— Солай, э-эй!.. Поборол русского! Э-эй!..
К мужикам Наумыч.
— Кузя-то, парни, отошел!
— С надсады?
— Эх, ты-ы!.. — крикнул Наумыч.
И ножом в усталый глаз Докая! По телу Кузьмы пополз Докай на землю.
В лошадях закричали:
— Кро-ой, православные!..
И топот. И рев в топоте, как пыль — алый…
С разбитою головою на арбе киргиз. Юрты в крови.
Небо багрово. Лошади ржут. Травы в криках:
— Степша-а!..
— Ре-ежь!..
— Не спрашивай!
— Режь!..
Топор в голову, как в гнилое полено. Аракчин на голове — не расколешь.
— Не бей топором в плечо — в голову бей!
— Офицера-а!.. Офицера!.. В погон ево, стерву, бей в погон!
Ра-аз! Топор по погону! Вместе с плечом погон полощется кровью.
— Получай генеральство!.. Патронов мало — бей колом.
— Кабинетскую землю хочешь?
— Получай!
За юрты прячутся киргизы. За кучи кизяка, в табуны.
— Скотину не трожь!
— Скотина годна!..
В арбах скрипят. Визжат. Бегут по котловине арбы. Бегут киргизы. Как комар от дыма.
Табуны бегут. Никнут в топоте кровавые травы,
— Скотину не пушшай!..
— Ладно-о!..
— Волки задерут!
Киргизы по котловине. Киргизы в камыши,
— В камышах стреляют. Офицер!.. Солдаты!..
— Окопайсь!..
— Микитина сюда, Микитина!..
— Э-э-ой-ой, товарищи!
— Держись!..
Небо на земле. В озеро кровь льет. Кровь вяло пахнет.
Спускаются с холма медленно, неторопливо четырехугольные. Тихо позвякивают фургоны. Они объемистые, они подберут. Немцы.
И еще — степь… Бежит. Пески бегут.
Котловина, лога…
Кошма под ногами. Ноги мнут кошму. Ноги сорвали кошму.
Лошади рвут вожжи. Телега рвет землю.
Синебородый, огромный, мечется в телеге.
— Одно-о, Микитин, землю-ю!.. не дадим!.. Мики-тин!.. гони-и!..
Несется синяя телега. На колесах кровь, мясо, пески, травы…
— Гони-и!..
Гонит Калистрат Ефимыч лошадей. В крови гривы. Облака над степью — алые гривы.
— Товарищи-и!.. Тише, товарищи!..
— Гони, Наумыч, бей!
Камыши стреляют. Озеро стреляет. Над озером плачутся утки.
Руки Калистрата Ефимыча на топоре.
— Гони!..
— Землю тебе-е?..
— Кузьку-то… Кузьку!..
За телегами — телеги, телеги… Лошади… Винтовки… Пулемет…
— Зачем оружие? Как смели применить оружие? — спрашивает Никитин.
Камыши горят. Стреляют. Телеги ломаются на телах убитых, как на корнях. Седла на земле. Кошмы. Турсуки, овцы блеют, напуганы…
— Бе-ей!..
— Микитин, к камышам тебя. Микитин!..
По юртам телеги. Грохочут. Небо грохочет, ветер грохочет.
Камыши горят. Кровью горят бороды,
— Выживем!
— Выйдут!
Травы горят. Небо в дыму.
— Траву!..
— Не уйдешь!..
— Микитин!..
— Ми-ки-и-тин!..
Гарь в земле. Бегут киргизы, бегут. По котловинам, в степи…
— Бисмилля!.. Бисмилля!.. Уй-бой!..
— Карагым!.. Ченымау!..
— Бей!..
— Крой на мою голову!..
Из камышей с поднятыми руками офицер и солдаты. В камышах — дым, треск. К озеру на телеге Никитин:
— Товарищи, не трогайй!..
Офицер впереди, этот офицер впереди всегда. Раз ты впереди — получай, поручик Миронов!
— Бра-атцы!.. На земле офицер.
— Чужие земли раздавать?..
На документе — поручик Миронов. И еще — в кобуре наган. Сгодится. Никитин на телеге.
— Расстрелять!.. Самоуправство! Кто тут посмел?
Нет никого. Степь. По степи киргизы. Киргизов надо догонять.
На коленях солдаты. Руки кверху.
— Э-ей!.. Конвой!..
Какие конвои! Степь горит. Камыши горят. Треск на небе. Облака горят. На топоре рука…
— Кро-ой…
Эй, земля хмельная, убийца! Лошади хмельно мечутся. Давай лошадь! Не эту, так другую!
— Куда, Никитин?
— Поеду! Удержу!
Куда удержать: раз небо горит. Раз озеро горит. Раз земля горит. Раз сердце земное…
Лошадь боится синебородого — несет. Топор за поясом, лошадь за поясом.
Разве удержишь…
— Кро-ой!..
Медленно, спокойно шли длинные фургоны по следам. Лежали там ровно сложенные кошмы, меха, седла. Гнали четырехугольные, крепкие и немногословные люди крепкие стада: лошадей, овец. Медленно, неторопливо. Ночь длинная — зачем уставать? Волки огня боятся. Торопиться не стоит.
XXXVI
Заперли шамана в загон. Подох в загоне теленок, выволокли его на назьмы, за заимку, волкам и собакам. Вместо теленка — шамана.
— Пленный, — сказали.
И поставили часового.
Стоит часовой, штыком глиняную стену царапает — скучно. Пошел за табаком и не вернулся.
Забыли шамана.
Снег дул тонкий и голубой. Земля была тонкая, голубая и веселая.
Жарко шаману, халат расстегнул, бегает по загону, по подмерзшему назьму.
Эх, сильно бьют русские, много крови выпустили русские, поди так целые озера. И боги русские не помогли. Сжечь надо плосколицых, темных.
В щели дует голубой снег. Щель голубая, а в загоне темно, как за пазухой.
Кровь у шамана Апо на затылке, жарко затылку, точно горячая лепешка приложена.
Ноги болят, голова болит, богов нету.
Бубна нету, да и зачем шаману комлать, когда боги убежали, как листья от снега. Не призовешь богов. А без богов — как без кумыса.
Бегает загоном шаман. Часовой обедает, затем табак крошит на трубку.
Жарко шаману, будто лисице в гоне.
Встал на колени, запел:
— Ушел дух Койонок на Абаканские горы, ушел и не вернется! Потерял конь узду, не вернется!.. Душа твоя как белки Абаканские, — не растают!.. Койонок, Койонок!..
Голубой снег падает. Голубые деревья растут.
Вскочил шаман. Заплясал шаман. Завыл шаман. По всей заимке — как десять троек промчалось.
Бегут русские, спешат к загону.
Заметили духи шамана. Увидал их, полетел над тайгой шаман Апо.
А-а-а?.. Поймал глазами моими, поймал, где духи были! Когда киргизов русские убивали — вы каким мясом обжирались? Зачем сейчас шаману явились? А-а-а!..
Пляшет в священной пене шаман. Руками бьет — нет бубна. Тело содрогается, потрясает, нет на теле бубенцов, нет на теле железа, нет плети.
— Бить буду! Железом гонять буду!..
Нечем бить — нет железа, нет плети. Улетают духи на малиновогривых конях.
Русские у двери хохочут широко:
— Завертелся!..
— Орет-то, как бугай весной!..
— А нос-то в пене!
— Во-от лешак!..
На плечах у русских снег, шапки снежные, широкие. И голоса как таежные сугробы. Й лохматы из собачьих шкур дохи.
— Спятил!..
— Каюк!..
— Получил кабинетские земли?
— Захотели, собаки?
— Земель всем!.. С большаками воевать!
И комлал до вечера шаман — до вечера хохотали мужики. Приходили и уходили, а смех метался у дверей плотно и неустанно, как снег.
Вечером ушли — привезли в заимку пойманных офицеров. Было их пятеро. Все без погон, без шапок. Уши у них отморожены.
Один молоденький, прижимая руки к ушам, плакал и кричал:
— Граждане! Мы же сочувствуем!.. мы вполне… случайно!..
Рыжебородый Наумыч орал:
— Верна!.. Усе вы, стервы, сочувствуете, усе! Бить вас, стервей поганых!..