— Ну смотрите, Томас, под вашу ответственность. — Он повернулся к солдатам. — Отставить! Идите к себе, ребята. Томас, а ее куда?
— В камеру.
Семина подняла голову и увидала в окне второго этажа гауптмана. Даже на таком расстоянии было видно, как разъярен Дитц. «Что-то у него не вышло», — подумала она и усмехнулась, и тут же удивилась, что у нее еще есть для этого силы.
Конвоир тронул ее за локоть. Его винтовка блестела от воды. Семина послушно пошла через двор и только теперь заметила, что идет дождь.
11
Последний допрос показал Томасу Краммлиху, что Дитц водит его вокруг пальца. Зачем это понадобилось гауптману? Что толкнуло его на это? Недоверие? Но для недоверия не было оснований. Зато у самого Краммлиха были основания полагать, что и теперь гауптман выложил еще не все из того, что знал. Очевидно, он не собирался ни с кем делиться жареными каштанами, если таковые удастся вытащить из огня. А может, уже вытащил?
То, что Краммлих приостановил расстрел, было внезапной вспышкой негодования, своеобразным протестом против образа действий Дитца. Он хотел досадить гауптману любой ценой и добился-таки этого, однако удовлетворение было недолгим. Проступок серьезный, подыскать оправдание не просто. Идя к гауптману, он инстинктивно замедлил шаг. Лестница казалась ему невероятно короткой, болела нога. Придумать ничего не удалось. И тем не менее он прямо с порога бросился в атаку:
— Эрни, я взял на себя смелость отменить ваше распоряжение.
Дитц стоял спиной к нему и глядел в окно. Услыхав Краммлиха, он медленно повернулся и, сдерживая гнев, едва слышно произнес:
— Мальчишка!..
— Не горячитесь, Эрни. Дайте мне высказаться. У меня возник план, — зачастил Краммлих, с ужасом предчувствуя, что сейчас понесет несусветную чушь. К счастью, Дитц не дал ему говорить. Дитца передернуло.
— Негодяй! — взревел он. — Как вы посмели!.. «У меня есть план», — передразнил он Краммлиха. — Еще бы! Конечно, у него план, а у старого осла Дитца, у этого солдафона, не может быть своих планов. Где ему до молодых гениев!.. — Дитц перевел дыхание и уже спокойнее закончил: — Да знаете ли вы, что у меня тоже был план? И вы, обер-лейтенант, его разрушили!..
По нему было видно, что он не врет. Краммлих растерялся.
— Но… Эрни…
— Здесь нет Эрни! — взвизгнул Дитц и стукнул кулаком по столу. — Здесь есть гауптман Дитц, начальник контрразведки. И позвольте принимать его как такового.
Краммлих понял, что самое страшное позади. Теперь можно было вспомнить и «мальчишку» и «негодяя» — оскорбиться. Переходя на официальный тон, щедро сдобренный иронией, он попытался перейти в наступление.
— Господин гауптман, не сочтите за труд, объясните: какие планы могут быть в отношении покойников?
— Покойников?..
Дитц распахнул окно, высунулся во двор.
— Лейтенант Кнак!.. Сержант, вы не видели лейтенанта Кнака? Отлично, пригласите его ко мне.
Он закрыл створки окна и прошелся по кабинету. Краммлих уже догадывался, что последует за этим, но исправлять оплошность было поздно. Когда вбежал Кнак, по его перепуганному лицу тоже было видно, что и он все понимает. Вечно ему не везло — слишком был усерден, что ли…
— Кнак, что вам было приказано в отношении женщины? — не скрывая неприязни, спросил Дитц.
Кнак вытянулся в струнку, но губы дрожали, он совсем раскис.
— Имитировать расстрел, господин гауптман, — тихо произнес он. — Стрелять поверх головы…
— А вы что сделали? Вы отдаете себе отчет, что вы сделали? — Дитц глядел на него как на больного. — Ума не приложу, как вы оказались в абвере… Ну, об этом мы еще с вами поговорим. Можете идти.
Дверь за веселым Вилли закрылась неслышно.
— Н-ну? — не скрывая торжества, обернулся гауптман к Краммлиху, но тут же понял, что напрасно дал ему столько времени. Краммлих и не думал оправдываться, он сам нападал.
— Господин гауптман, в таком случае это свинство!
Дитц попытался разыграть удивление.
— В чем дело, господин обер-лейтенант?
— Ах, вы еще спрашиваете? Мы ведем одно дело, но вместо помощи вы все время вставляете мне в колеса палки. Вы не посвящаете меня в свои планы. Выставляете в дурацком виде перед подследственной. Не сообщаете данные, которые известны о Янсон, и я впустую трачу драгоценное время на бессмысленные допросы… Кстати, откуда вам известны данные о Янсон?
Дитц уже понял что позволил себе слишком много, и поменял тон, попытавшись отделаться шуткой:
— Интуиция, Томас, интуиция!..
— Информация — мать интуиции, — язвительно парировал Краммлих. — Почему вы скрывали от меня все, что знаете? Зачем подслушивали допросы?
— Мой опыт…
Это уже было слишком. Краммлих даже на крик перешел.
— К черту ваш опыт! С вашим опытом вы уже десять лет в чине гауптмана!
Сказал — и тут же пожалел об этом. Слепой гнев — плохой советчик. Теперь незаслуженно оскорбленным опять оказался гауптман, и центр тяжести правоты переместился к нему.
— Как вы смеете?! — прошептал он в самое лицо Краммлиху и внезапно взвизгнул: — Как стоите!
Краммлих вытянулся по стойке «смирно». Сделал это медленно, нехотя, всем своим видом показывая, что подчиняется уставу, а не «этой грубой скотине Дитцу». Дитц понял и распалился еще больше.
— Щенок! Немедленно отправляйтесь к себе и пишите объяснение. Иначе я приму меры. Я все вам припомню! — отводил он душу в крике. — И никакой папаша вам не поможет, учтите это, господин обер-лейтенант! На него у меня тоже есть материал!..
Краммлих только улыбнулся в ответ.
— Кругом! Марш! — проревел Дитц.
Краммлих повернулся, подошел к двери и, уже держась за ручку, посоветовал, обернувшись через плечо:
— Примите валерьяновые капли, Эрни.
— Вон!!!
— Что же касается отца… — Краммлих пренебрежительно смерил Дитца взглядом с ног до головы. — Вы еще придете наниматься к нему на работу…
День был испорчен бесповоротно. Томас Краммлих заперся в своей комнате и пил какую-то гадкую водку с привкусом алычи, но хмелел плохо. Дождь то затихал, то стучал по подоконнику. Иногда Краммлих начинал дремать, но вскоре просыпался. Под вечер пришел врач, осмотрел ногу. Краммлих выпил и с ним. Есть не хотелось.
Уже совсем стемнело, когда Краммлих надумал прогуляться. Из-за раны он до сих пор не позволял себе этого, теперь решился. Он успешно проделал почти весь маршрут, только в парк не заходил — поздно. На обратном пути встретил знакомых армейских офицеров, они затащили его в свой клуб. Краммлих шел неохотно — в клубе мог оказаться Дитц, который часто проводил там время за вистом, но перспектива провести вечер в полнейшем одиночестве выглядела еще менее привлекательной.
Предчувствие не обмануло — гауптман был в клубе. Томас Краммлих хотел пройти мимо, сделав вид, что не заметил шефа, но когда тот поднял глаза, помимо воли чуть поклонился. Дитц сухо кивнул в ответ. И все же этого было достаточно, чтобы между ними вновь установился незримый внутренний контакт. «Мы связаны одной веревкой, и тут уж, как ни хитри, ничего не поделаешь», — с грустью подумал Краммлих.
Он возвратился к себе рано. Спать не хотелось. Пить не хотелось… Краммлих постоял возле окна, походил из угла в угол… И вдруг придумал, чем заняться.
Он связался с дежурным и попросил, чтобы через десять минут арестантку из шестой камеры вывели в садик, что во дворе контрразведки.
— Кстати, — добавил Краммлих, — ведь там, в задней стене, кажется, есть калитка?
— Калитка охраняется, — объяснил дежурный. — Постоянный пост. А за забором — патруль.
— Прекрасно, — сказал Краммлих, — значит, через десять минут, не раньше.
Время было необходимо Краммлиху, чтобы привести себя в порядок. Он подошел к зеркалу. Хорошо, что перед прогулкой догадался побриться. Но, боже, где он успел так помять мундир! Неужели еще днем, когда пил водку и валялся на диване? Значит, вот такого его видели в клубе… Краммлих огорчился, но не из-за предстоящей встречи с разведчицей — плащ скроет любые изъяны: теперь у завсегдатаев клуба, которых Томас Краммлих презирал, но с чьим мнением не мог не считаться, будет повод позубоскалить на его счет, при случае ехидно посочувствовать: «Наш бедный философ! Как тяжело он переносит временные трудности! Как о» опускается… Кто бы мог подумать!»