— Я что-нибудь тебе говорил? — осторожно спросил Пашка.
— Ты ничего, я у Катьки про тебя расспрашивала, она и сказала: «Америка работает в Торговых рядах, специалист высшей марки», — ответила Аленка, посмотрела на Пашку и покраснела. — Только ты не думай, пожалуйста, что я тебя люблю из-за этой «высшей марки».
Пашка растерялся. Он никогда не скрывал, что вор, и все его девчонки об этом знали и даже гордились, что их кавалер известный во всей округе карманник.
— Вот что, у нас должно быть все честно, — решительно сказал он и замялся, выбирая выражение помягче. — Я — жулик. Обыкновенный жулик, даже не высшей марки. Я думал, ты знаешь. — Пашка встал, надел пиджак и направился к дверям. — Я пошел на свою «работу» в Торговые ряды. А ты думай: хочешь — оставайся, хочешь — уходи.
Пашка вышел на улицу и постарался принять беззаботный вид. Тоже мне краля, вор ей не компания. Будто я виноват, что она не уличная, а честная. Была честная, а теперь спит с вором. Он смутился и оглянулся, не подслушал ли кто его мысли.
Пашка вошел в мануфактурную лавку и кивнул приказчику. Тот не ответил на приветствие и стал быстро листать свои книги.
— Ты что, не узнаешь? — спросил Пашка, облокачиваясь на кассу.
— Беда, Америка, — заметил приказчик и покосился на заднюю дверь. — Два дня назад приходили из уголовки и пригрозили хозяину, что, если тебя здесь или рядом увидят, прикроют заведение. Хозяин, конечно, мне накостылял. — Он похлопал по тонкой шее. — Уходи, ради бога, Америка.
Пашка ничего не сказал и зло хлопнул расхлябанной дверью.
«Так, значит, обкладывают менты! На первой же краже и сгоришь», — вспомнил он угрозу начальника. «Ну, это еще посмотрим, кто сгорит. Пашку не запугаешь и голыми руками не возьмешь». Он зашел к Когану и выпил подряд две стопки водки. Пашка прекрасно знал, что пить на работе последнее дело, но упрямо зашагал в Торговые ряды.
Как всегда, жертва появилась неожиданно. Худосочная дамочка приценивалась к детской шубке и неуверенно торговалась с улыбающимся продавцом. На остром локте дамочки болталась большая хозяйственная сумка, а из нее выглядывал уголок лакированного ридикюля. «Крестница ты моя милая», — подумал Пашка, не примеряясь и даже не останавливаясь, быстро выхватил ридикюль и сунул его в карман. Но он забыл, что одет в новый, а не привычный «рабочий» костюм. Ридикюль не хотел влезать в карман модных брюк, и Пашка, чертыхнувшись, опустил его за пазуху. Видимо, он замешкался или неловко повернулся, и дамочка, тихо охнув, схватила его за рукав. Пашка надвинулся на нее и одними губами прошептал:
— Молчи, вмиг пришью!
Дамочка отпустила его и дрожащей рукой прикрыла бледные губы. Пашка шел нарочито медленно и ждал, когда сзади раздастся крик. «Не успею я выскочить из этих чертовых рядов. Бить будут», — равнодушно, как о постороннем, думал он.
Оставалось не больше десяти шагов, когда Пашка увидел мента из районной уголовки. Этого молодого парня он отлично знал. Тот стоял при выходе из рядов и внимательно смотрел на Пашку, который еще, волоча ватные ноги, шел ему навстречу и уже нетерпеливо ждал, когда же она заорет.
Мент посторонился, пропустил Пашку и, глядя в сторону, спросил:
— Неудачно начинается день, Америка?
«А ведь это уже грабеж». От такой мысли Пашка споткнулся, и ридикюль чуть не вывалился на мостовую. Из проходного двора потянуло прохладой и кислым запахом отбросов. Это была уже Пашкина территория, и он зашагал увереннее, хотя и не мог понять толком, как он выпутался из этой истории. Пашка вздохнул и испугался по-настоящему. Неожиданно сзади раздался дробный стук каблучков и чем-то прерывающийся голос:
— Подождите, молодой человек!
Пашка сделал прыжок и одновременно оглянулся: спотыкаясь о неровный булыжник и смешно размахивая сумкой, к нему спешила тоненькая дамочка. Она была одна и в. пустынном, полутемном даже днем дворе казалась особенно маленькой и беззащитной. Пашка оторопело остановился. Он ожидал шумного и яростного преследования, искаженных криком лиц и поднятых кулаков, а его крестница сама чуть не падала и задыхалась, прижимая руки к груди. Наконец она подбежала, ткнулась в Пашку острым плечом и подняла бледное, мокрое от пота, но решительное лицо.
— Как же вы можете? — с трудом выговорила она и ткнула Пашку кулачком в бок. — Отдайте сейчас же! Добром прошу, а то я кричать буду, — свистящим шепотом говорила дамочка и теребила его пиджак.
Пашка стоял, стиснув руки в карманах брюк, прижимал локтем спрятанную под пиджаком добычу и, оглядывая темный двор, не знал, что делать. Дать ей подножку и убежать?
Дамочка, наконец, нащупала под пиджаком твердый край своего ридикюля и неловко потянула его. Пашка уже собирался сбить дамочку с ног, когда она, дернув еще раз, повисла на его руке и совсем тихо прошептала:
— Лучше убейте.
Пашка вспомнил нож в руках Свистка и поднимающего наган Цыгана, отпустил ридикюль, и он шлепнулся на землю. Пашка отстранил рыдающую женщину и пошел на улицу. Он снова спустился к Когану, выпил у стойки еще три стопки, сел и выложил на столик всю свою наличность, пересчитал, мятые купюры и сунул обратно в карман. Пашка долго бездумно смотрел в окно, курил и ловил на себе сочувственные взгляды по привычке вздыхающего еврея. От выпитой водки, вздохов и сочувствия хозяина Пашке стало себя ужасно жалко. Почему-то вспомнились твердые, уверенные лица ребят, которые вчера осматривали трактир, и он опять пожалел, что патруль пришел поздно.
Шаркая непомерно большими ступнями, подошел хозяин, поставил перед Пашкой бутылку лимонада и сказал:
— Я лично против пьянства, но иногда это необходимо. Не думай, что старик только и мечтает о своей выгоде.
Пашка понюхал бутылку, налил половину стакана и, крякнув, выпил. Хозяин не имел разрешения на торговлю спиртным, но для постоянных посетителей наливал, а в особых случаях в бутылке из-под лимонада подавал и на стол. Он курил одну папиросу за другой и думал.
Первым делом бросить пить и послать к чертовой матери трактир и налетчиков. Денька два отдохнуть, отоспаться и привести себя в норму. На два дня денег хватит. Никаких девок, одной подавай каждый день новые наряды, другая чуть ли не политграмоте учить собралась. Съехала, наверное. Пашка утерся ладонью и отодвинул бутылку. Чтобы уголовка успокоилась, для виду можно и устроиться на какую-нибудь работенку полегче. Нужно узнать, чем кончилась вся чертовщина в трактире. Сегодня последний день, а завтра — амба.
В трактире было спокойно: Серый с друзьями отсутствовал, только Серж сидел в зале и дремал, вытянув длинные ноги в сверкающих штиблетах.
— Выпутался? — спросил Пашка и сел к нему за стол.
— А, это ты? — Серж зевнул, похлопывая по рту ладонью. — Серый не дурак, мой друг, и знает, кто ему может пригодиться.
— Как Варвара?
— Какая Варвара? — Серж недоуменно посмотрел на Пашку. — Эта проститутка, что ли? — Он махнул рукой. — Ошибка молодости, мой друг. Мне казалось, что у нее возвышенная, чего-то ищущая душа. Деньги, тряпки, побрякушки — на этом и кончаются идеалы сегодняшней женщины.
— А зачем тогда колечко ты ей дарил?
— Кольцо — это символ, мой друг. Ах, ничего ты не понимаешь! — Серж опять махнул на Пашку рукой и отвернулся. — Все так грубо и пошло.
Пашка смотрел на избалованного барчука, размахивающего перед его носом надушенными руками, и злоба медленно поднималась, трезвила и толкала его на резкий разговор.
— Жаль, что тебя не шлепнули, француз. Проморгал, кажется, Серый. И откуда у тебя пистолет?
— Я всю ночь играл в ответы и вопросы, мой друг. Я устал, а мне надо еще решить одну задачку, — лениво растягивая слова, сказал Серж и сел прямо. — Не все же такие бездельники, как ты.
— Какую задачку?
— Видишь, как ты нелогичен, то жалеешь, что я жив, то пристаешь с вопросами. Я на тебя не сержусь и расскажу про свою задачку, но прежде ответь мне на один вопрос.
— Добрый вечер, Америка! — крикнул, подлетая, рыжий половой и наклонил голову. — Что прикажете?