Пашка вошел в комнату и увидел Аленку, которая сидела за столом, положив голову на скрещенные руки. «Сидишь, краля? Значит, лучше с вором жить, чем по улицам шастать?» — довольно подумал Пашка.
— Ужин на кровати, в подушках, — сказала Аленка, не поднимая головы. — И не думай, пожалуйста, что я из-за куска хлеба осталась.
— Я и не думаю, — пробормотал Пашка, чувствуя себя так, будто клиент прижал его руку в своем кармане.
— И не думай, — упрямо повторила Аленка и всхлипнула.
— Пошла ты к черту, ничего я не думаю.
Пашка вытащил из подушек сковородку, бросил ее на стол, разделся и через минуту заснул.
Утром, когда он встал, Аленка все так же сидела за столом, Пашка погладил ее по голове и сказал:
— Ложись в постель, глупая.
— Уйди от меня, — девчонка отшатнулась, и Пашка увидел огромные злые глаза. — Лучше уличной быть! Возьми свои проклятые подарки, не нужно мне от тебя ничего! Я-то, дура, верила, что встретила человека, как в кино… — Она схватила Пашку за руку, прижалась к ней лицом и зарыдала.
— Что ты от меня хочешь? — спросил растерянно Пашка. — Чтобы я графом или там князем каким оказался? Я тебя обманывал, врал тебе? Вор я! — крикнул он злобно, вырвал руку и ушел, хлопнув дверью.
Сбегая по лестнице, он ругал себя последними словами, хотел обойти какого-то стоявшего в парадном человека, но тот загородил дорогу.
— Доброе утро, Павел.
— Привет, — сказал Пашка, жмурясь от яркого света. — Николай?
— Он самый! Твоими заботами живой и здоровый, — сказал бывший половой, улыбнулся и ударил себя в грудь кулаком. — Не лезь на улицу, поговорить надо.
— Чего еще? — настороженно спросил Пашка, разглядывая парня. — Мы с тобой не кореша, и калякать нам не о чем, остался жив, и молодец.
— Не лезь в бутылку, Павел. Вот тебе адрес, — Николай сунул ему в руку бумажку. — Сейчас и отправляйся, там тебя человек ждет.
— Какой еще адрес? — Пашка оттолкнул руку. — Никуда я не пойду.
— Климов тебя просит, — сказал настойчиво Николай. — Просит, понимаешь?
— Так я его адрес знаю.
— В другое место, Павел. Не надо, чтобы тебя видели у нас. Держи.
Николай вложил ему в ладонь бумажку и вышел на улицу. Пашка развернул бумажку и прочитал адрес, написанный печатными буквами. Боятся, что малограмотный, ишь как пишут. Он приехал на Зубовскую площадь, нашел нужный переулок и дом и стал подниматься по лестнице.
— Подожди, Пашка!
Он оглянулся и опять увидел Николая, который, отдуваясь, взбегал по лестнице.
— Ты что же, следил?
— Мне тоже сюда надо, а вместе нам ехать нельзя, — объяснил Николай и открыл дверь. — Входи.
Пашка вошел, оглядел полупустую комнату, сел на подоконник и стал наблюдать за своим провожатым, а Николай, что-то насвистывая, занимался хозяйством, подмел, вытер пыль, бегал с чайником и ведром, в общем вел себя как человек, вернувшийся домой после долгой отлучки. «На кой черт я им понадобился?» — думал Пашка, следя за беготней Николая. «Брать меня вроде не за что, да и не берут так. Спокойный парнишка, свистит, улыбается, будто вчера и не прошел по краешку».
— Испугался вчера? — спросил Пашка.
Николай остановился и опустил на пол ведро, которое держал в руках.
— Испугался? — перепросил он. — Потом, уже на улице испугался, а в первый момент удивился. Не ожидал я от тебя такой услуги, считал, что не любишь меня.
— Что ты, девка, чтобы тебя любить? А я тоже человек, — сказал Пашка и замолчал: получается, вроде оправдывается он перед этим ментом.
— Все мы люди, все мы человеки, — пропел Николай и выбежал из комнаты. Через минуту он вернулся с каким-то тазом и кувшином. — Полей мне, Пашка. А то башка от сала чешется, невмоготу.
Пашка взял кувшин и стал тоненькой струйкой лить воду на рыжую голову. Круглые, крепкие плечи Николая были густо усыпаны веснушками, и Пашка плеснул на них водой: может, смоются.
— Ой, черт полосатый! — взвизгнул Николай и отскочил. — Ошалел, она же горячая! — Он стоял, зажмурив глаза, и, пытаясь найти таз, беспомощно шарил перед собой руками.
— Открой глаза-то, чуня, — сказал, улыбаясь, Пашка и ткнул пальцем его в бок.
— Боюсь! — взвизгнул Николай и отошел от таза еще дальше. — Щекотки боюсь, и мыла боюсь.
Пашка смотрел на смешную фигуру в белой шапке пены и вытянутыми, как у слепца, руками и не мог понять, почему этот парень ему дорог.
— Где же ты? Слушай, Пашка, — Николай подбоченился и поднял слепую и рогатую голову. — Если ты сейчас же не подведешь меня к тазу и спокойненько не будешь поливать, я тебя отлуплю. Больно отлуплю.
Пашка чуть не выронил кувшин, и от этого ему стало еще смешнее, он несколько раз сдержанно хрюкнул, а потом залился неудержимым раскатистым смехом.
— Пашенька, милый, сейчас Климов придет, — размазывая мыло по лицу, заскулил Николай.
— Кажется, он уже пришел, — раздался веселый голос, и Пашка увидел начальника уголовки, который стоял в дверях и смеялся. — Полей ему, Павел. Значит, тебе на роду написано спасать этого вояку.
— Привет, Василий. Васильевич! — крикнул Николай и помахал рукой.
Пашка подвел Николая к тазу, и окончание процедуры прошло благополучно.
— Любимый Мишкин номер, — говорил Николай, вытирая голову. — Он-то отлично знает, что я боюсь мыла и щекотки. Но и на солнце есть пятна, верно, Василий Васильевич?
Климов сидел верхом на стуле и набивал трубку.
— Верно. Даже у Павла есть недостатки, а уж на что золотой парень, — сказал он.
Началось, понял Пашка, хотел вернуться на подоконник, но почему-то взял стул, сел напротив Климова и спросил:
— Зачем звали, гражданин начальник?
Климов ничего не ответил и выпустил большое облако дыма. Николай еще бегал по комнате, убирал таз и кувшин, надел гимнастерку, подпоясался широким ремнем и, картинно отставив ногу и тряхнув мокрыми темно-каштановыми кудрями, спросил:
— Хорош?
— Обыкновенный мент, — сказал сквозь зубы Пашка. Его раздражала показная веселость Николая, который упорно приглашал его, Пашку, принять участие в неизвестной игре. А какая здесь игра, когда завели на свою малину, сам начальник явился, наверняка сейчас допрашивать будет.
— Ну и ладно. Пусть обыкновенный, — Николай взял стул и сел рядом с Пашкой. Получилось, что они как бы вдвоем плечом к плечу против Климова.
— Во-первых, большое тебе спасибо, Павел Иванович Антонов, — сказал Климов и встал. — Помолчи, Николай. — Пашка почувствовал, как его толкнули в бок, и тоже встал. — Спасибо, значит, за… — Климов махнул рукой, — сам знаешь. Рад, что ты человеком оказался.
Пашка невольно ответил на крепкие рукопожатия, почему-то вспомнил тонкие наманикюренные руки Сержа, засмущался и молча кивнул.
— Во-первых, значит, спасибо, — опять повторил Климов.
— А во-вторых, назвался груздем — полезай в кузов, — быстро сказал Николай и довольно хохотнул.
По лицу Климова пошли желваки, он стиснул кулаки, но сдержался и сунул в рот трубку.
— Согласен нам помочь? — спросил он после долгого молчания. — Дело опасное. Неудобно, конечно, одной рукой гладить, а другой запрягать, но выхода у нас нет. Если не согласен, то мы в обиде не будем.
— Да я же вор, начальник! — сказал Пашка и, словно ища поддержки, посмотрел на притихшего Николая, который зашевелил было губами, но потом зажал рот рукой.
— Ты дурак и мальчишка. Ты что думаешь, всю жизнь добреньким воришкой быть? Не выйдет, Павел! — Климов раскочегарил свою трубку и закашлялся. — С одной стороны — тюрьма и Серый, с другой — мы, а ты, как цветок, мотаешься. Карманка, потом грабежи, разбой и убийство. Ты можешь убить человека, Павел? Не можешь? Научишься! Серый тоже не с мокрых дел начинал. Вспомни его и знай, быть тебе таким через десяток лет.