В двадцать минут после полуночи курс был изменен, и еще через десять минут лодка всплыла на поверхность и со скоростью шестнадцать узлов направилась на юго-запад.
Дождь прекратился. Дул норд-вест, и море пенилось за кормой. Порывы свежего ветра, врываясь в центральный пост, шум моря, скользящего по обшивке, удары волн о боевую рубку — все это напоминало людям внизу о том, как хорошо быть живым на этом свете, не потревоженном войной.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
После завтрака, когда вестовые еще продолжали убирать со стола, первый помощник велел им выйти.
В кают-компании находились все офицеры, кроме Аллистэра, занятого на вахте, и Масгрова, все еще не оправившегося от болезни.
Когда вестовые прикрыли за собой дверь, первый помощник начал:
— Я считаю, что мы должны обсудить некоторые вопросы, связанные со вчерашним происшествием. В Портсмуте, конечно, начнется расследование, и поэтому нам следует прийти к единому мнению.
Послышалось тихое покашливание, и мистер Баддингтон спросил:
— Может быть, мне лучше выйти, мистер Каван?
Первый помощник поморщился при слове «мистер».
— Ни в коем случае, сейчас я представлю вас офицерам корабля.
Мистер Баддингтон кивнул, и Каван принялся объяснять, кем он являлся и с какой целью был прислан на лодку. Это вызвало всеобщее удивление.
— Будь я проклят! — воскликнул Госс. — Мой партнер по шахматам — шпик! Не удивительно, что вы всегда обыгрывали меня!
— Я не забуду наших партий, мистер Госс, — обезоруживающе улыбнулся мистер Баддингтон.
— Я тоже!
— Напали на след саботажника? — поинтересовался Уэдди.
— Никакого саботажа не было, джентльмены, — водянистые глазки мистера Баддингтона скользнули по лицам офицеров. — Не было никакого саботажа… Было… было, — он запнулся. — Было лишь подозрение, что саботаж имел место. Со стороны вашего командира. Не скажу, что у него не было никаких причин для этого… — И Баддингтон рассказал им про Финнея.
— А как самочувствие командира? — грустно спросил Рис Эванс.
— Еще не очнулся. Спит, — ответил О’Ши. — Будем поддерживать его в этом состоянии до дому.
— Бедняга… — покачал головой главмех.
— Может быть, начнем разговор, ради которого мы собрались? — взглянул на первого помощника Галлахер.
— Конечно, — кивнул тот, облизывая губы. — Дело в том, что нам следует представить начальству все случившееся с наилучшей стороны для командира. Блюсти его интересы, понимаете? Хотя после того, что случилось, это будет довольно затруднительно…
— Еще бы, — мрачно согласился Галлахер.
— Позвольте мне рассказать все с самого начала.
Каван медленно оглядел присутствующих, словно оценивал каждого из них.
— Все началось на второй день после выхода из Стокгольма…
Он рассказал о том, как Шэдде завел с Грэйси разговор о ложных радиограммах, которые он желал получить для проведения учебной тревоги. Обеспокоенный Грэйси отправился к Саймингтону, после чего штурман обратился за советом к нему, к Кавану.
— Когда Саймингтон мне все рассказал, я инстинктивно почувствовал, что здесь таится нечто серьезное. — Каван сделал паузу и оглядел настороженные лица. — Угроза была фантастической. Поведение Шэдде становилось все более и более странным. — Он развел руками. — Следовало что-то предпринять. Я принялся размышлять. Надо было быстро придумать какой-нибудь выход. Должен сказать, что ответственность на меня ложилась чертовская.
— Еще бы, — произнес Саймингтон.
Первый помощник бросил на него испытующий взгляд.
— Я знал, что проделать все следует чрезвычайно осторожно, иначе ни в чем не повинные люди могли бы оказаться в неприятном положении. Я должен был защитить Саймингтона и Грэйси. Я пришел к решению нарушить огневую цепь. — Он пожал плечами, но все поняли, что его решение явилось самым разумным и единственным.
Далее Каван рассказал, как встретился с доктором, чтобы разузнать о состоянии командира, и как после этого предложил Саймингтону разомкнуть огневой плунжер, посоветовав предварительно переговорить с доктором и самому убедиться в душевном заболевании Шэдде.
— Это значительно облегчило положение штурмана после того, как он столкнулся в шлюзовой камере с главмехом. Не так ли, Джордж? — с неуверенной улыбкой произнес Каван.