— Ладно, закрыта тема… Докуривать будешь?
— Давай, — махорочная самокрутка перешла к Сергею, и жадная затяжка багровым отсветом выхватила из темноты его щеку, круглый подбородок и неподвижные глаза.
— Ты не серчай на меня, Серега, — поправляя шинель, сказал Николай. — Я ведь у черта на куличках вырос. У нас там только море да треска. Не научили меня разговоры разговаривать… Слышь, Сережка?
— Слышу, — ответил тот и, помолчав, добавил: — Сухари мы с тобой уже прикончили. Обед только завтра к вечеру поднесут… Давай тушенку съедим, чтобы не раздражала.
Николай порылся в мешке, вытащил увесистую банку, которую они два дня держали как неприкосновенный запас, и с силой всадил нож в упругую жесть.
Глава 7. ТРУДНАЯ НОЧЬ
Подносчики, посланные старшиной за обедом, явились с пустыми термосами.
— Без супешника сегодня, на сухом пайке, — объявили они, свалив на камни бумажные мешки с сухарями. — Пронин на кухне лютует, как бешеная тигра. Егеря с Горелой дорогу обстреливают, к кухне ничего подвезти нельзя. Утром брички С продуктами начисто побили. В одной сгущенное молоко в больших банках было, так осколками эти банки на решето, молоко аж на колеса протекло. Ездовой, чтобы добру не пропадать, ладошками полкотелка сгущенки наскреб. Хотел Пронину на котел отдать, а у него писаря из батальона отобрали… И завтра, наверное, супешника тоже не будет. Отдали, говорит Пронин, Горелую немцам, теперь сидите без горячего. Матом нас обложил… Надо, ребята, сопку назад брать.
Конечно, надо брать. Похрустывая сухарями, солдаты лениво ругали и егерей, и батальонного повара. Сам бы он, толстозадая образина, на Горелую сунулся. У егерей каждый камешек пристрелян, минометные батареи понаставлены. Попробуй их винтовочкой выковырнуть, сразу тебе красную юшку из носа пустят… Горелую взять! Да полежал бы этот Пронин хоть одну ночку в охранении на болоте, узнал бы, как без супешника живется. За ночь аж кишки к спине примерзнут.
Но брать сопку придется. Никто ведь другой не возьмет. Повара с уполовником на фашиста не пошлешь. Как ни ругай Пронина, а человек он в солдатском деле нужный. Здорово он эту гороховую похлебку с треской мастерил. Подумать только, горох да рыба, а вкуснотища… Из котелка пар валит. Как до дна выскребешь, под гимнастеркой потно. Сухари разве еда для солдата? Силы в них мало. Мусолишь этот сухарь, хрумкаешь навроде мыши, а в животе все одно холодно и пусто.
— Вот бы когда тушеночка пригодилась, — мечтательно сказал Орехов. — Зря мы ее вчера прикончили.
— Дровишками разживетесь? — неожиданно вступил в разговор Гаранин. — Можно было бы что–нибудь сообразить.
Он подтянул к себе вещевой мешок, в котором отчетливо вырисовывалось полукружье консервной банки.
— Добудем дров, — сказал Орехов.
Они пошли по лощинке, по ходу сообщения и стали пробираться вниз по склону. Там по краю кудрявились березки, но егеря к ним близко не подпускали. Поэтому солдаты обходились редкими кустиками, которые можно было отыскать во впадинах на середине склона.
Робкими огоньками горели торф и прутики, которые Гаранин аккуратно подкладывал под котелок. Вода с белыми комками тушенки и не думала закипать. Гаранин то и дело приставлял к котелку ладонь и опасливо глядел, как быстро тает кучка веток, которую за час, облазив на животах всю округу, собрали Орехов и Барташов.
— Сейчас бы парочку ручек сюда, — сказал Гаранин. — Сразу бы закипело.
Длинные деревянные ручки от немецких гранат, сухие и жаркие, были в роте дефицитным топливом. Позавчера Шайтанов нарочно дал длинную очередь по немцам, и те стали кидать в него гранаты. Шайтанов принес в роту четыре ручки и приготовился уже согреть чай, но Самотоев похвастался сержанту, как хитро добыли они топливо. Кононов дал пулеметчику такой нагоняй, что тот от злости швырнул свою добычу в ручей, и та уплыла к егерям.
— Зачем кипеть? — сказал Сергей. — Рот еще обожжешь. Мясо консервированное, а вода чистая. Согреется — и готово.
Когда теплое варево было снято с костра и поставлено на камень, Гаранин похвастался ребятам:
— Письмо я сегодня из дому получил, — он сунул руку под шинель и вытащил согнутый конверт с печатью вместо марки. — Братан пишет. Хлебай, ребята, по такому случаю.