— Барташов дот подорвал, потом в сторону отбился… Мы с Ореховым сюда стали отходить. Думаю, что Барташов тоже в роту придет…
Он хотел добавить, придет, если будет жив, но на глаза попался Орехов, и Кононов промолчал. Из немногословного рапорта сержанта Дремову стало ясно, почему на правом фланге было спокойно. Он думал, что именно там немцы будут обходить роту, но сержант со своей группой сбил их с толку. После взрыва дота целая рота егерей бесцельно рыскала по склону, не понимая, как в тылу батальона оказались русские, куда они исчезли, сколько их, появятся ли снова.
— Так, сержант, — сказал Дремов. — Теперь оставайся здесь. Отбили егерей, сейчас опять будут, сволочи, лупить из минометов. Под стенку забейтесь. Они такие концерты устраивают, аж в печенках жарко…
Уткнув лицо в камни, Барташов лежал, не поднимая головы. Взрывы снарядов и мин следовали один за другим так часто, будто по камням осатанело били громадные молоты, высекая огонь, дробя камень, вскидывая дым и седую щебенку. Страшно было и думать, что сквозь такой огонь он проберется в роту. Да и как идти в самый ад, в самую гущу взрывов…
«Немножечко ведь осталось, совсем немножко», — тоскливо думал Сергей, подбираясь при свисте снарядов. Он сумел незамеченным проползти по склону, увидел роту, и тут взрывы перерезали дорогу.
Огненный смерч снова кружился возле щели, где сидела рота.
Когда русские отбили очередную атаку егерей, оберста Грауберга вызвали по телефону из штаба дивизии. Генерал вежливым тоном осведомился у Грауберга, не нужна ли ему, чтобы справиться с десятком русских, помощь соседнего полка, или, может быть, лучше вызвать авиацию?
— Благодарю вас, генерал, — едва сдерживая ярость, так же вежливо ответил Грауберг. — Думаю, что это не потребуется.
— Отлично, — ответила трубка. — Рад слышать, что полк моих егерей в состоянии уничтожить десяток русских. Признателен вам, оберет, что вы вселили в меня уверенность в ваших силах… Жду донесения о полной победе.
Грауберг отдал телефонную трубку и изо всех сил трахнул кулаком по столу, где лежала карта сопки Горелой. Подпрыгнули и раскатились по столу карандаши. Цейсовский бинокль соскользнул с краешка, ударился о камень, и в нем разбилась вторая линза. Адъютант подал его Граубергу.
— К черту! — заорал оберет, оттолкнув руку с биноклем. — Все к черту!
Он отдал приказ открыть огонь последней, что оставалась у него в резерве в районе Горелой, — батарее шестиствольных минометов, укрытой в лощине за сопкой. Эта батарея должна была ошарашить русских при подготовке прорыва. Но оберет приказал ей вести огонь. Нет, тысячу раз прав гауптман Хольке. Когда имеешь дело с русскими, ничего не надо откладывать.
Дремов за буханьем взрывов не расслышал скрипучего, будто кто–то рвал парусину в небе, урчания тяжелых мин, выпущенных далекой батареей.
Они разом, кучно и оглушительно, рванулись на склоне рядом с расселиной.
Дремова ударило в плечо, кинуло к стенке. Затем все смешалось: огонь, дым, визг осколков, летящие камни, пронзительные крики.
Трех солдат, прижавшихся друг к другу в гранитной выбоинке, взрывом уложило на месте. В клочья разметало умершего Зеленцова. От него остались только ноги. Они так и стояли возле стенки.
Горсть раскаленных осколков ударила Кумарбекова, откинула его от пулемета. Кумарбеков должен был свалиться мешком на дно щели, дико закричать от боли, стонать и извиваться, опаляемый огнем в разорванном животе, в разбитых костях, рассеченных мышцах.
Вместо этого он пополз к пулемету, припал к прицелу залитым кровью лицом. Он принялся зло ругаться непонятным свистящим словом:
— Аннасс…н! Аннасс…н!
Он кричал это слово все быстрее, все пронзительнее. На левой руке, ухватившей ручку пулемета, недоставало двух пальцев.
Дремов кинулся к пулеметчику, но Усен приник к рукояткам мертвой хваткой и нажал гашетку. Глаза его были залиты кровью и ничего не видели, но в руках еще оставалась сила. Они жали гашетку до тех пор, пока не кончилась лента. Это была бесполезная очередь. Она не поразила никого, пули просто летелк в сторону врага. Только этим мог перед смертью ответить Усен Кумарбеков, табунщик из Тянь–Шаня, тем, кто его убил.
Когда пулемет перестал стрелять, Усен повалился на руки лейтенанта и, не открывая глаз, умер под гранитной стенкой. Через минуту осколок разбил и пулемет.
И в это время над грядой сопок, где находилась оборона батальона Шарова, взлетели в небо две белые ракеты. Две яркие звездочки, поднявшиеся высоко над сопками. Дремов понял, что он не просмотрел ракет. Только сейчас ему разрешали отходить.