Кульма вышел из строя и бросился к матери. Она узнала своего сына.
— Кузенька, сыночек…
Она хотела бежать навстречу ему, а ноги подкашивались, не слушались ее.
— Что же это такое, уж не сон ли? — доносился до нас ее голос.
Мы смотрели на эту встречу, и каждый думал о своей матери.
Мать — это святое слово. Это гордость. Это корень семьи. Мать — это человеческое бессмертие. Самое первое слово обращено к ней — «ма–ма». Человек уходит из жизни, на его устах последнее, предсмертное слово тоже обращено к матери. Глубже, чище, благороднее материнской любви к своим детям на свете нет.
Кузьма подбежал к матери. Рослый, сильный. Он взял ее на руки и перед всем строем моряков долго, как малого ребенка, качал на груди. Он понимал, ведь не на банкет идет. Война без жертв не бывает. Может быть, последний раз в жизни прижимается к материнскому сердцу. Он плакал. Не знаю, были ли это слезы радости или горя, но они были искренние. Строй моряков стоял затаив дыхание.
Постояв так перед нами с матерью на руках, Кузьма ногой толкнул дверь калитки и скрылся во дворе. Что происходило там, за деревянным забором, я не видел, но, когда строй тронулся дальше, наши шеренги выровнялись и послышался чеканный шаг. Мы как бы приветствовали мать Кузьмы Афонина, идя чеканным шагом по булыжной мостовой.
За крайними домами начались огороды, которые оканчивались кустарником. За кустарником шла гряда смешанного леса. Посредине леса светилась небольшая, вся усыпанная цветами зеленая полянка. На самой середине этой прекрасной площадки, как по заказу, росла ветвистая береза. Здесь мы остановились. Русская береза и мать Кузьмы Афонина стояли перед моими глазами как олицетворение Родины. Здесь догнал нас Кузьма. Сколько радости и грусти было в его глазах. Он так же, как и я, посмотрел на березу, улыбнулся, а затем тяжело вздохнул: — Ничего, Вася, выживем, мать так велела… И вот нет его, погиб. Веление матери не сбылось. Как написать ей об этом? Пока не буду писать, а постараюсь за него и за себя выполнить боевую задачу. Пока видят глаза, пули моей винтовки и автомата не дадут врагу пощады. Вью, как умею, только по живым целям. Это делают и мои боевые товарищи. Мстим за Кузьму Афонина, за погибших друзей…
Все же группы гитлеровских автоматчиков пробились к Волге. 13–я гвардейская дивизия генерала А.И.Родимцева — вернее, ее остатки — оказалась отрезанной от главных сил армии. По приказу командующего 62–й армией сюда был брошен батальон охраны штаба и резервная танковая рота. Перед ними поставили задачу: уничтожить прорвавшихся к Волге автоматчиков противника.
Командир нашего полка майор Метелев со своей стороны бросил на этот участок группу автоматчиков и вторую пулеметную роту под командованием старшего лейтенанта Большешапова.
Бой длился около четырех часов. Локтевая связь между нашим полком и гвардейцами Родимцева снова восстановилась. Лишь на участке 13–й гвардейской дивизии, метрах в двухстах от западного края оврага Долгого, фашистские автоматчики удерживали белый кирпичный трехэтажный дом.
Небольшая передышка дала нам возможность пополнить запасы патронов, гранат, починить пулеметы, восстановить минные поля.
Перед сумерками снова появилась авиация противника. Теперь пикировщики сыпали свои бомбы в овраг Долгий.
Там и застала меня эта бомбежка.
Пламя, дым, раскаты грома — все слилось воедино. Автоматчики из рот старших лейтенантов Шетилова и Ефиндеева залегли в овраге. Укрытий хватило всем: нас, уцелевших, способных вести бой, осталось в пять раз меньше, чем наступающих.
На этот раз гитлеровцы гнали к Волге своих союзников — румынские роты. Мы уже знали, что румынские офицеры, идя в атаку, орут во всю глотку, будто стараются перекричать шум боя. И когда услышали такой крик, стало ясно — кто идет. Ну, криком нас не возьмешь!
Несмотря на численное превосходство румын, матросы выстояли. Ни на шаг не отступили.
7. В ДЕНЬ ЗАТИШЬЯ
На моих ногах — кирзовые сапоги с чужой ноги сорок третьего размера, с короткими широкими голенищами. На каблуках — железные подковы. Мою поступь вполне могли слышать фашистские солдаты, находившиеся в том же цехе по другую сторону стены.
Однажды я спускался по ступенькам в подвал и вдруг почувствовал, что меня кто–то подстерегает. Так и есть. Из–за колонны появилась девушка невысокого роста, на плече санитарная сумка.
— Вот как можно ошибиться, если верить слуху!
— В чем же вы ошиблись, уважаемая? — спросил я.