Не может быть! Он не мог оказаться в роте Дремова. Ведь он же писал, что поедет в училище. Меньше чем через три месяца его не выпустят. Три месяца — самый ускоренный курс, это майор знал наверняка.
Воротник гимнастерки стал таким тесным, будто на шею накинули удавку. Петр Михайлович рванул крючок. Раздался треск разорванного сукна. Это немного успокоило. С.П. — почему он решил, что Сергей Петрович? Может быть, Семен… Пантелеевич. Ведь есть же такое имя — Пантелей.
— Дайте мне список личного состава батальона Шарова, — хрипло сказал Барташов.
Писарь недоуменно сверкнул очками и стал рыться в железном ящике с никелированными ручками. Майор смотрел на его сутулую спину с торчащими лопатками, которые шевелились при каждом движении рук.
На лбу у Петра Михайловича выступил пот, пальцы крутили и крутили граненый синий карандаш со сломанным грифелем. Сорок девять человек убило вчера в полку, а он пожалел заточить карандаш. Бережет его, скупится, а сорок девять человек убиты. Среди них Барташов С.П… Вдруг не Пантелеевич?..
Может, завалялись где–нибудь списки личного состава батальона Шарова? Может, не найдет их сейчас писарь?
Но очкастый писарь нашел и, довольный тем, что бумаги у него оказались в порядке, положил список перед начальником штаба. В списке первой роты была четко выведена чернилами строка: «Барташов Сергей Петрович».
Лист бумаги неожиданно стал расти и расплываться. Исчез стол, раздвинулись низкие стены землянки. Аккуратная писарская строчка замельтешила, буквы с завитушками сбежались в кучку, закружились, завертелись с бешеной скоростью и превратились в мальчишеское с ясными глазами лицо. Густые вразлет брови и редкая россыпь веснушек на переносице.
Нет, не может быть. Петр Михайлович не верил своим глазам, не верил этому паршивому списку, в котором любой писарь мог наворотить кучу ошибок. Барташов хорошо знает армейских писарей. Корпят над бумагами, согнувшись в три погибели, а сами в это время думают о чем угодно. Мало ли он находил у них ошибок и искажений. Есть же такое имя — Пантелей!.. Мышиный писк телефона собрал рассыпанные буквы в строки, смазал лицо Сергея, освещенное тусклыми бликами затухающего костра. Ночная Волга превратилась в лист бумаги с ровными графами.
— Соедините с Дремовым, — приказал Барташов, не отводя оцепенелого взгляда от страшной строчки на листе.
Трубка была холодной и твердой. Издалека донесся голос, докладывающий «третьему», что «двадцатый» на проводе.
«Третий — это же я», — сообразил Петр Михайлович и сказал в трубку:
— Дремов, у тебя в роте был солдат Сергей Барташов?
— Был, — ответил далекий голос. — Вчера его при отходе снайпер…
Тут трубка вдруг замолчала, послышались какие–то щелчки и натужное сопение. Видно, лейтенант сообразил, почему начальник штаба спрашивает про Сергея Барташова.
— Да говори же, черт! — заорал Барташов в трубку. — Говори, Дремов!
В трубке перестало щелкать, и голос лейтенанта Дремова четко, по–уставному доложил «товарищу третьему», что рядовой Барташов погиб вчера во время разведки боем.
Той самой разведки, проведение которой было разработано начальником штаба майором Барташовым. На проведении которой он настоял. Подполковник Самсонов не хотел посылать в разведку роту Дремова, но он, начальник штаба, выбрал именно эту роту.
«Почему?» — мучительно думал Барташов, сжимая в руках холодную твердую трубку. Всего две недели он в этом полку. Когда разрабатывал операцию, для него все роты в батальоне Шарова были одинаковы. Просто он выбрал ту, которую именовали первой. Нелепая крошечная пружинка, сработавшая где–то в глубине приученной к штабной нумерации головы Петра Михайловича, оказалась причиной гибели сына. Сам, своими руками послал он Сережку к смерти. И капитан Шаров не хотел посылать роту Дремова, а он, начальник штаба, настоял. Доказал, что именно эта рота может выполнить боевую задачу. Решил сразу убедить командира полка, что тот обязан считаться с мнением начальника штаба. Какая дикая, невероятная случайность….
Барташов чуть не застонал, вспомнив, как он на наблюдательном пункте выговаривал капитану Шарову, упрашивавшему подполковника дать роте белые ракеты. Может быть, просьба капитана могла спасти сына.
Он тогда на наблюдательном не согласился с комбатом и сказал, что данные о схеме обороны противника будут стоить некоторых потерь живой силы.