Во время оборонительных боев в Сталинграде не было такого дня, чтобы по всему фронту наступило затишье. И когда я говорю тут о тишине или каких–то паузах, то, конечно, речь идет лишь о тех участках, где мне приходилось действовать. Например, на южных склонах Мамаева кургана.
И опять же эти замечания о тишине исходят из солдатского понятия о важности своего рубежа. У нас наступила тишина, и кажется: везде, по всему фронту противник примолк. На самом деле сталинградская земля не переставала гудеть и стонать от ударов авиации и артиллерии ни днем ни ночью. Атаки сменялись контратаками, отдельные взрывы перерастали в сплошной гул то в районе завода «Красный Октябрь», то на подступах к стенам завода «Баррикады», то в центре города. Но мы уже привыкли к этому сплошному гулу сражения и замечали перемены в напряжении боев лишь у себя, на скатах кургана, да у ближайших соседей справа и слева.
Вот и сегодня после того, как мы удачно продырявили несколько офицерских голов возле блиндажей в овраге и на противотанковой батарее, у нас наступило затишье. Но и оно было относительным: пулеметы противника, не переставая, хлестали по брустверам наших окопов, стреляли вдоль оврага, отдельные пули впивались в крышу блиндажа, где мы собирались на отдых.
Еще засветло начался дождь. Мелкие воронки наполнялись водой. Под дождем стояли котелки, ведра, термосы. Охрим Васильченко готовил баню, разумеется, без парной. Просто растянули над окопом плащ–палатку и стали мыться. Вместо мочалки — кусок солдатской шинели. Шутили, мечтали о березовом веничке. Вымывшись холодной водой, голыми бежали в блиндаж, крутили, выжимали вроде бы постиранное белье. Оно было грязное, однако другого для нас никто не припас: вещевые мешки заполнены гранатами и патронами.
Блиндаж для солдата — это и кухня, и спальня, и баня.
Сегодня уже вторично в наш «дворец» заглянул капитан Аксенов — помощник начальника штаба дивизии. По заданию командира дивизии он изучает опыт групповой снайперской работы на переднем крае. Наша группа, видать, понравилась ему.
— Побывал, — говорит, — у соседей справа и слева, снова к вам потянуло.
В такую дождливую, промозглую ночь мы могли смело спать, зная, что фашисты в наступление не пойдут, хотя их артиллерия и минометы вели методический обстрел наших позиций.
Стены блиндажа ходили ходуном, но мы сидели спокойно.
— Нет ли у вас лишнего сухарика? — робко спросил капитан Аксенов. — С утра ни крошки во рту.
Охрим Васильченко, дежуривший по «кубрику», как в шутку мы называли свой блиндаж, огорченно развел руками: дескать, сами вторые сутки ждем ужина.
Капитан Аксенов подвинулся к лампе и под ее слабым светом развернул свою тетрадь, чтобы записать наши сведения и впечатления за минувший день.
Я вышел к дежурному снайперу. Дождь лил по–прежнему, темнота — хоть глаз коли.
Над оврагом взметнулась осветительная ракета — «фонарь“. Его подвесили на парашюте минометчики противника. Покачиваясь, огонь оседает так медленно, что, кажется, будет висеть до утра. На той стороне оврага под лучами «фонаря» застыли две человеческие фигуры.
Я окликнул:
— Кто там?
Ответа не последовало.
Выскочил из блиндажа Двояшкин. Узнав, отчего крикнул дежурный, метнулся в блиндаж, схватил автомат и по колено в воде побрел на ту сторону оврага. Туда же направился Охрим Васильченко, а меня позвал к себе капитан Аксенов.
Прошло еще несколько минут. У входа в блиндаж вспыхнула спичка. Затем откинулась в сторону палатка, и под звон жестяного ведра с напускной важностью вошел Охрим, за ним Двояшкин. Они привели давно ожидаемых желанных гостей — Ахмета Хабибулина, нашего подносчика боеприпасов и питания, и политрука Степана Кряхова.
Кряхов поздоровался со всеми за руку, снял со спины до краев набитый вещевой мешок, подвинул его к Ахмету и сказал:
— Разбирай!
На этот раз нам принесли продуктов больше, чем мы ожидали. Среди консервных банок «второго фронта» лежали осьмушки махорки–полукрупки.
Охрим Васильченко весело гремел котелками. Потом все умолкли, сопели, чмокали. На отсутствие аппетита никто не жаловался, да и каша была очень вкусная. Даже капитан Аксенов приговаривал:
— Хороша каша, хороша…
Все знали, что Кряхов, как всегда, принес новости об обстановке в Сталинграде, свежие газеты, письма.
Мы не ошиблись. Едва успел дежурный собрать котелки, как политрук сунул руку за пазуху, и пачка писем легла перед лампой. В один миг они разошлись по рукам. В блиндаже стало тихо. Каждый молча, затаив дыхание, читал вести из дому.