Выбрать главу

Чуйков посмотрел на часы — видно, время подгоняло его. Он встал, передал Григорьеву тетрадь, на страницах которой была записана моя исповедь.

— Не буду утомлять вас общими разговорами. Перед нами стоят конкретные задачи: бить врага наверняка и без промаха. За каждую ошибку мы расплачиваемся кровью. Так вот, пусть каждый из вас подумает, отчитается перед своей совестью, поговорит с ней по большому счету — и тогда станет ясно, как надо действовать в такой обстановке. Совесть — строгий и справедливый судья. Желаю успехов! — И Василий Иванович вышел из блиндажа.

Я остался один со своими мыслями. Думал о разном. Много дало мне сражение под Сталинградом. Повзрослел и возмужал. Я чувствовал себя уже не тем солдатом, каким был месяц–два тому назад…

16. ОБИДА

Мне запомнились слова генерала Чуйкова.

Обстановка в самом деле складывалась так, что каждый должен был спросить себя, свою совесть: а все ли ты сделал, чтобы не допустить врага к Волге, оправдать надежду народа, выраженную в письме Сталину: «Враг будет остановлен и разбит у стен Сталинграда!»? Ведь после стольких дней жестоких оборонительных боев, решительных контратак и дерзких ударов мелких штурмовых групп, придавших нашим рубежам невиданную упругость, врагу все же удалось захватить часть завода «Красный Октябрь» и вплотную подойти на этом участке к Волге. Полки, обороняющие район Баррикад, оказались отрезанными от главных сил армии. Такой успех может окрылить гитлеровцев, и они, поверив в возможность полностью захватить сталинградский берег Волги, начнут трубить на весь мир, что уже овладели крепостью большевиков на Волге и теперь осталось только добить разрозненные части…

Да, совесть подсказывала, нет, не подсказывала, а диктовала, приказывала: забыть о своих ранах, об усталости, обо всем личном, мобилизовать все свои силы, всю волю для того, чтобы лишить врага надежд на победу в Сталинграде. Совесть приказывала: сражаться, презирая смерть. А это значило: не жди особых команд, проявляй активность сам, навязывай врагу свою волю — и бей!

Тогда, в те дни, я, может быть, не осознавал этого так ясно, как сейчас. Я скорее чувствовал это всем своим существом, не раздумывал. Да и некогда было тогда раздумывать — надо было действовать.

Такое же чувство, как мне казалось, испытывали в тот момент все снайперы моей группы, все командиры и политработники, встретившиеся в блиндаже штаба дивизии с командиром. Все, за исключением капитана Питерского.

Быть может, я тогда ошибался и был по–солдатски слишком прям в своем суждении, но вот и теперь, когда прошло столько времени, не могу изменить своего мнения на этот счет…

Сразу же после встречи с генералом Чуйковым наша группа снайперов поспешила на позиции в район завода «Красный Октябрь». Чутье подсказывало мне, что мы должны затемно обосноваться на фланге группировки противника, которая прорывается к Волге, и метким огнем вышибать из строя тех, кто ведет немецких солдат в бой. На всякий случай каждый из нас захватил с собой, кроме снайперской винтовки, по автомату с запасными дисками и по сумке гранат.

Бежали напрямик, через окопы и траншеи, не пригибаясь. Ни разу не передохнули.

Рассвет застал нас перед развилкой Банного оврага, правый рукав которого вел к заводскому поселку. Это была удачная позиция для ведения флангового огня и скрытного маневра.

Но фашистские разведчики тоже не дремали, заметили выход русских снайперов на фланговую позицию. Не прошло и пяти минут, как по дну оврага веером рассыпались мины. Поднялись столбы земли и дыма. Мы попали под огневой вал. Все вокруг потемнело. Земля и воздух в овраге кипели, сотрясая берега. Так прошло полчаса, а гул разрывов все не смолкал. Потом огневой вал разделился на два: один пополз на север, другой продолжал долбить землю возле нас. Но легче не стало, потому что все усиливался пулеметно–автоматный огонь. От дыма и пыли становилось душно. Мы лежали на дне траншеи, ожидая конца артобработки и начала атаки, держа наготове автоматы и гранаты…

Наконец все стихло, но немцы почему–то в атаку не пошли. И тут, словно привидение, на дне оврага возник черный, будто обугленный, человек с трубкой в зубах. Лишь по отвислым усам мы опознали начальника штаба второго батальона Логвиненко. Он заметил прижавшихся в траншее снайперов и направился к нам.