Выбрать главу

— Ну, — ответил я возмущенно, — что делать, что делать? Не остался бы дома! Сбежал!

— Куда? — горько рассмеялся Васька, будто это его касалось.

— В ремеслуху, например, — ответил я, — или в детдом. Соврал бы, что у меня никого нет.

— В детдом! — обозленно ответил Васька.

— Да ты что ерунду–то мелешь? — удивился я. — Кабы да кабы, то во рту росли грибы!

— Это я так, — сказал он, криво усмехаясь, — вообще…

Чтоб сократить путь, Васька свернул с дороги, и мы пошли тропой через густо заросшее поле. Васька наклонился на ходу, оторвал что–то, остановился. В руках у него был желтеющий стручок. Он размял его и высыпал на ладонь желтые горошины.

— Переспел уже, — сказал Васька, — а убирать некому, — и отправил горошины в рот, аппетитно зачавкав.

— Горох, что ли? — спросил я и, обрадовавшись, начал рвать стручки.

— Ты это чо, ты чо? — воскликнул Васька.

— Горох рву, — ответил я удивленно. — Не видишь?

— Нельзя же, дурень, — сказал он. — Горох колхозный, увидят, еще засудить могут.

— Хэ, засудить, — усмехнулся я, — как это засудить?

— А так, — ответил Васька нерешительно, — за хищение колхозного имущества. Ну да ладно, — сказал он, вздыхая, — только по одному карману наломаем, понял? По карману, не больше.

То ли давно мы не ели, то ли просто горох оказался вкусным, но за ушами у нас аж пищало.

— Ты, это, — сказал мне смущенно Васька, — стручки–то пустые подальше в сторону кидай. А то увидят.

— Ну и увидят? — засмеялся я.

— Увидят, другие нарвут, — сказал Васька, — а если каждый по карману наломает, какой убыток, как думаешь?

Я пожал плечами, но пустые стручки стал бросать подальше от тропки.

— Меня до войны, — улыбаясь, сказал Васька, — знаешь как отец ремнем выдрал. Вот так же надергал я полную пазуху гороху, прибег домой, на стол вывалил, улыбаюсь, мол, глядите, добытчик, в дом гороху принес. А отец снял ремень с гвоздя и так меня отходил! «Пискун ты, — говорит, — голобрюхий, и откуда, — говорит, — в тебе кулак взялся». Я тогда–то не понял, что за кулак, уж потом в школе объяснили, но как отец порол — помню. И как кулаком обозвал — тоже…

Васька улыбнулся, словно отцовская порка ему теперь в удовольствие казалась. Потом сразу нахмурился. Мы стояли перед конторой.

— Айда! — пригласил меня Васька к себе на работу. — Посидишь, поглядишь.

Мы зашли в избу.

— Тебя за смертью посылать, — прогнусавил из–за своей конторки Макарыч, — сводку обсчитать надо, в район передать, а тебя носит, лешак дери!

Васька промолчал, выразительно посмотрев на меня: мол, видишь?

— На столе бумаги, — велел Макарыч, — давай считай скорей, потом поговорим, при Терентии.

Васька тоскливо зашелестел бумагами, подвинул к себе счеты, начал громыхать костяшками, Макарыч скрипел — ржавым, что ли, пером, я оглядывал контору — ряд старых стульев, портрет и забавный телефон на стене, похожий на скворечник, только с ручкой.

Васька дал длинную очередь на счетах, потом задумался, поглядел на меня, перевел взгляд за окошко и машинально вытащил из кармана несколько гороховых стручков. «Шляпа, — подумал я, — сам наказывал пустые стручки подальше кидать, чтоб никто не заметил, а тут вдруг вытаскивает». Едва я подумал это, как Макарыч спросил Ваську безразличным голосом:

— От Белой–то Гривы пешком шли?

— Аха! — безмятежно ответил Васька.

— Через поле? — лениво спросил главбух.

— Аха, — отвечал Васька.

— А горох откуда? Колхозный?

Васька побледнел, прикрыл было ладошкой несколько стручков, лежавших на столе, и резко повернулся к своему начальнику.

Глаза у Васьки сузились в щелки, а Макарыч шел к нему, медленно, не спеша шагал через комнату, сдвинув очки на кончик носа.

— Ну–кась, — сказал он неторопливо, — выворачивай. Васька послушно вывернул пустой карман. Видно, эти стручки были последними.

— Колхозный горох–от? — наступал Макарыч. — Аль со своего огороду? — Васька заливался краской. — Да нет, со свово не может быть, домой не заходили — вон и корзинку с клевером занесть не успели. — Васька краснел, но молчал. Тогда Макарыч указал на меня пальцем. — И гостя своего потакаешь, а? Воровать учишь? — Ваську уже всего трясло. — Ну–ка, милочек, — пошел ко мне главбух, — выверни карманы.

У Васьки оставалось три стручка, а у меня карман был почти полный: я просто не успевал за Васькой, он как–то быстро доставал горошины из сухих оболочек. Но вывернуть карманы значило доказать этому курносому бухгалтеру, что все, что он говорит, правда и мы с Васькой украли горох.