— Сними их пока, — попросил Кинтана.
Они расплатились, Мартинес проводил их до двери.
— Что поделаешь, приходится ограничиваться малым, так устроен мир, его не изменишь. Всего доброго, господа.
На улице хлестал дождь, и они остались под прикрытием стеклянного конуса.
— Надо же было мне тебя затащить сюда, — огорчилась Даниела. — Могла бы купить и там, на углу.
— Там произошел бы тот же разговор, — заметил он. — Весь этот квартал принадлежал некогда семейству Кинтана.
Мимо пробегали люди, молодая парочка нашла убежище в другом конце конуса, он услышал шепот девушки: «...не могу я пойти в кино, мне давно пора домой... мы так промокли...»
Они стояли близко друг к другу. Рамон вдыхал запах ее духов и чувствовал, как начинает кружиться голова. Лицо Даниелы было в тени, когда она сказала:
— А ведь тебе, вообще говоря, жилось совсем неплохо.
— О, да! Ты даже представить себе не можешь, — подтвердил он. — Я был защищен от всех сквозняков, как за той стеклянной витриной — если ты это имеешь в виду. — Он постучал пальцем по стеклу. — Снаружи жизнь, а за стеклом тебя балуют, обслуживают и совращают. Пока в один прекрасный день маменькин сынок не сказал: «Нет!» Мальчишкой я мечтал вместе с другими лазить через заборы и воровать плоды манго... Когда мой брат хотел обручиться, собрался семейный совет и запретил ему. Я, покрайней мере, добился, что буду учиться на врача, а не на финансиста. Это была моя первая попытка вырваться из тепличных условий. Ну а потом пришла революция, и я встретил вас...
Рядом целовалась молодая парочка, юноша прошептал: «Я поговорю с твоей матерью, Эрелия!» .
— Пойдем, — сказал Кинтана, — дождь кончился.
Позднее, за покрытым белоснежной скатертью столом ресторана в Ведадо, он продолжил:
— Я не так давно в армии, как Карлос. И в партизанах всего три месяца пришлось побыть. А под Конец, когда у нас появились госпитали, врачи больше не воевали. За те три месяца многое произошло — здесь, в моей голове. Теоретически я давно знал, что должно перемениться в нашей стране. Но до тех пор мне никогда не приходилось ни голодать, ни работать так тяжело, как нашим крестьянам. Одно я тогда понял: ты должен стремиться к большому и отдать для этого все, на что способен. Если ты увидишь, что можешь помочь изменить свою страну, все приобретет для тебя новую ценность, ты начнешь все воспринимать по-новому.
Появился официант с медным чайником, крышка на котором дрожала. Подлил им зачем-то в бокалы ледяной воды. Кинтана мысленно послал его ко всем чертям. Даниела подложила руки под подбородок, ожидая, что он продолжит рассказ — иначе истолковать ее взгляд было невозможно. Ему тоже хотелось выговориться перед ней, и желание это было сильнее доводов рассудка. Он был словно опьянен: стоило ей посмотреть на него, как в голову лезли самые невероятные мысли. Даниела не могла не заметить этого, и по обычным правилам игры свой первый раунд он проиграл. Значит, пора умолкнуть.
— Ладно, нечего говорить о такой ерунде, — сказал он. — Просто я сегодня немного не в себе. Твоя мать заждалась, наверное. Она ведь тебя не каждый день видит.
Когда такси остановилось перед дверью ее дома, она сказала :
— Было чудесно, Рамон. Знаешь, что бы я с удовольствием сделала, если бы тут не подошел официант? Погладила бы тебя.
Что она хотела этим сказать? Так с ним еще не говорили. Это не комплимент, погладить можно и ребенка. Во время долгой дороги в Мирамар ее слова то и дело всплывали в его памяти. Незабываемый вечер, неповторимый. Он даже пожалел, что не рассказал о себе больше.
Глава 7
На прощание министр революционных вооруженных сил всегда припасал для каждого какую-нибудь новость. Он и на сей раз не изменил своей привычке:
— Скоро будет у вас готово шоссе? Мы хотим торжественно открыть его в День революции!.. Не беспокойся, Феликс, зенитки ты получишь!.. Всего хорошего, Альфредо, следи в оба за островом Пинос, может, они начнут именно там!..
Когда очередь дошла до Карлоса, губы министра дрогнули в улыбке:
— Следи за дорогой, Карлос, и поосторожнее на поворотах. Твой «кадиллак» не очень-то...
Паломино прервал рукопожатие чуть раньше, чем следовало бы. Уже не впервые они поддразнивают его из-за машины, эти шутки ему порядком надоели.
— Всего хорошего, — ответил он и направился к двери.
Уходил он одним из последних. В приемной к нему подошел начальник штаба, который, похоже, заметил маленькое происшествие и сказал подчеркнуто сердечно:
— Передай от меня привет Сьерре-дель-Мико, Карлос!