— Да, конечно.
— И это не испортило тебе аппетита?
— Нет.
Хотя в голосе ее слышался упрек, Рамон смотрел на нее дружелюбно; он настолько хорошо воспитан, что не может быть невежливым, а его односложность — что-то новое и необъяснимое для нее. Даниела сняла солнечные очки, начала вертеть их в руке. Нет, выглядит он как обычно: воротник рубашки блестит после глажки, волосы тщательно расчесаны. И вообще она в последнее время не замечала в нем никаких перемен. В ее присутствии Рамон всегда оживлялся, он достал себе новую портупею, ходил в чистых брюках и вместо старой, застиранной, начал носить накрахмаленную рубашку светло-зеленого цвета. Он чем дальше, тем больше нравился ей, и она начала тоже обращать внимание на свою собственную униформу и застегивать ремень на одну дырочку потуже. Все стало почти как дома, где она прежде подолгу раздумывала, как одеться и причесаться.
Когда они проезжали Мантанеас, ей вспомнился Педро, командир 4-го взвода. Ее удивило, что она лишь теперь подумала о нем. Может, он уже бьется с «червяками», а ведь они опасны, янки муштруют их, как настоящих убийц. Как он там, что с ним? Педро считал, что любит ее, и никогда не уставал уверять в своем чувстве, не упуская случая прижать ее к себе; он был сильным, этот сын крестьянина из сьерры, крепче Рамона, жаль только, не так умен. Ради нее он пойдет в огонь и в воду. Есть еще красавец Антонио, хрупкий, мечтательный юноша, который вырезал ей из дерева ножи для разрезания книг и деревянных лошадок, сплетал бусы из бобов и вообще часто дарил что-нибудь: раковину, цветок, закладку для книги. Если его или Педро переведут из Эсперансы, она огорчится. Оба признались ей в любви и оба потребовали шепотом, чтобы она сделала выбор; странное требование — они оба ей нравятся, неужели нельзя остаться друзьями?
Рамон — другое дело. Он гордый и сдержанный. Сейчас ей даже казалось, что он предпочел бы обращаться к ней на «вы».
При всем при том вчера был момент, когда ей показалось, что он ей объяснится.
— Ладно, нечего говорить о такой ерунде. Просто я немного не в себе, — сказал он вчера, она все еще слышала эти слова.
Знал ли он, что без объяснения в любви ничего не бывает? Женщина всегда ждет этих немногих слов, даже если и не отвечает взаимностью, даже если такое объяснение поставит под вопрос все их отношения.
В Ховельяносе остановились перед кафе.
— Перекусить не желаешь?
Он сразу заплатил, выпил кофе и с бутербродом в руках вернулся к машине, сел за аппарат радиосвязи. Обычно он оставался рядом с ней у стойки бара, бросал монету в пять сентаво в музыкальный автомат и наслаждался коротким отдыхом... Что со мной, удивилась она, меня стало так легко обидеть. Она на морщила лоб, посмотрела на свое отражение в кофейном автомате. Что-то не так. Вчера вечером, в Ведадо, он ничего вокруг не замечал от счастья, а сегодня?..
— Компаньера, вы не через Росалес едете? — Двое мужчин сошли с соседних табуретов и подошли к ней. Один из них — мастер с сахарного завода, другой — его помощник, это она поняла из их разговора и вспомнила о маленьком сахарном заводике между Росалесом и Эсперансой.
— Нет, — ответила она, — но теньенте наверняка подбросит вас до Эсперансы.
Машина стояла не перед полупустым кафе, а на некотором от него расстоянии — там, очевидно, прием лучше. Когда они подошли, Рамон снял наушники.
— Пропуска у вас есть? — спросил он и углубился в их документы, как полицейский. К ее удивлению, он несколько погодя крикнул: — Садитесь, мы довезем вас до самого места.
Даниела села за руль.
— Как так, прямо до места? Ты что, хочешь ехать через Росалес?
Он не решался ответить: мастер перегнулся к ним и мог услышать каждое слово. Минут пятнадцать спустя Рамон наклонился к ней:
— Сверни направо. И выезжай на приморское шоссе. Карлос нашел яхту янки...
Еще полтора часа спустя они добрались до Крокодильего полуострова, увидели солдат и вышли из машины. Часовые из 4-го взвода мастера с помощником задержали. Без встречного ветра, обдувавшего их во время езды, было невероятно душно, пахло водорослями. С моря не доносилось почти ни звука, оно мерцало сквозь присыпанные песком прибрежные кусты. Лицо Даниелы начало гореть, в пальцах появился какой-то зуд, а пилотка, которую она засунула под левый погончик, начала давить, как тяжкий груз. В двухстах шагах в воде лежали обломки моторной яхты, у бортов которой взбивалась морская пена. Нос яхты наклонился в сторону суши, и Даниела видела, как люди Педро ее разгружали. «Чертов конек», — прочел Рамон.
Под ногами постоянно трещало: то она наступала на рыбьи кости, то на скорлупу устриц. Море гнало мелкую волну, покорно приползавшую к ногам Даниелы, будто ничего не произошло. Вода теплая, она приносит с собой водоросли, с которых крупные капли воды лениво капают на песок. Даниела наклонилась к воде, пропуская мокрые водоросли сквозь пальцы. Значит, в этом пустынном уголке, каких на Кубе тысячи, они и высадились. Она удивилась: как буднично выглядит все вокруг. Вон идет Антонио, он тащит на себе мешок и кричит что-то. Все ведут себя, как обычно, и тем не менее это произошло здесь. Подошел Педро и доложил: .