Он вспомнил слова начальника штаба: «Не исключено, никакой прелюдии не будет, мы должны быть готовы ко всему».
— Педро обнаружил одно-единственное место приземления парашюта. Увы, поздно — контейнер оказался пустым. Запеленговать нам никого не удалось, с позавчерашнего дня в сьерре вообще никто не ведет радиопередач. Противник не применяет ни светящихся ракет, ни других светоориентиров. Очевидно, у него новейшее сигнальное устройство.
Паломино нахмурился. Выходит, появились образцы из сегодняшнего американского арсенала?
— Что ты предлагаешь? — Он повернулся к начальнику штаба, с которым они три дня не виделись, а сообщались только по радиотелефону, и смерил его взглядом с головы до ног. Внешне Рамон выглядел свежо, держался подчеркнуто прямо, униформа сравнительно чистая. Но Паломино сразу заметил царапины на лице и руках, пластырь на локте, воспаленные глаза, в которых жило страстное желание справиться с задачей. Он, надо сказать, кое-чего добился, трофейное оружие лежит вон там, на столе. Опергруппа при собственных потерях в одиннадцать человек взяла двадцать семь пленных, а шестеро «червяков» погибли в перестрелке. Рамон выкурил их из пещер, нашел склады продовольствия, очистил целый район и совершенно уничтожил четыре вражеские группы. Лишь обещания захватить высадившуюся с моря банду Рамон сдержать не смог. Заметно, как он мучается.
— Мое предложение, команданте: наступление всеми имеющимися силами. Это необходимо, время приспело. В двух деревнях крестьяне говорили мне: «Пусть Фидель потрясет дерево!» Некоторые просили у меня оружия. Не можем же мы ждать, пока все пожелают вступить в милицию. Бели мы сейчас их не прихлопнем, потом будет сложнее. Огневой мощи у врага прибавляется ночь от ночи. Вчера группа отстреливалась так, что только держись, патронов не жалели. Что-то у них изменилось... Отсюда и наши потери.
Паломино достал из нагрудного кармана сигару, но забыл ее прикурить. Он ждал, что доклад будет произнесен в таком тоне — требовательно, с нажимом, — и не ошибся.
— Одиннадцать убитых и тяжелораненых. Тебе приказано провести операцию против десанта. О полном прочесывании Обезьяньих гор пока, по-моему, речи не заходило.
Рамон побагровел, втянул губы, взгляд сделался холодным и отчужденным. Паломино видел, что попал в цель, и ожидал серьезных возражений. Реакцию собеседника он привык оценивать мгновенно. Общую оценку ситуации он тоже делал быстро, иногда на это уходил день, но часто всего несколько минут. Паломино знал за собой эту способность и гордился ею. Когда ему представили Рамона, он прогулялся с ним по улицам Санта-Клары, и суждение его составилось: впечатлительный интеллигент, который сжег за собой мосты и нашел в армии новую семью, человек с фантазией, откровенный и решительный, безусловно преданный революции. В Эсперансе он увидел, как тот пишет: с наклоном влево. Рамон принадлежал к числу людей, создающих себе трудности в отношениях с подчиненными и девушками, хотя вполне способных командовать батальонами и осчастливить женщину.
— Не исключено, группа «Прелюдия 11» уже соединилась с другими, — ответил Рамон на удивление рассудительно. — Не взяв их, мы ничего установить не можем. А до тех пор будем вести охоту на все, что напоминает эту группу. Но массированного удара это не заменяет.
— Только после приказа из Гаваны! Твоя «частная» война никакого сочувствия там не встретит, мой дорогой друг. Акция начнется лишь после того, как сьерру окружат пятьдесят батальонов милиции. Нам не хватает тридцати пяти. Их нет, потому что они необходимы для защиты столицы. К твоему сведению — но это строго секретно! — командование армии не исключает возможности вторжения.
— Что? Пусть сунутся! Мы сбросим их в море. Они не рискнут. Не то двести тысяч янки найдут здесь свою смерть. Фидель говорил об этом еще в прошлом году.
— А сколько наших? — спросил Паломино. — Вы чрезмерно упрощаете все, если считаете, что разбить янки — это все равно что расправиться с «червяками» или наемниками Батисты. Янки для вас тоже всего лишь наемники, не так ли? Они не знают, за что сражаются, а раз у них нет истинных целей, они оловянные солдатики, да? Военная держава номер один — бумажный тигр? Они высадятся где-то в предрассветных сумерках, народ встанет весь как один человек, и к обеду мы вышвырнем их в море, а чем мы займемся после обеда, а? Освободим для начала Доминиканскую Республику или примемся сразу за Штаты?