— Пошли спать, — сказал он.
Пятнадцать убитых и тяжелораненых...
Один из адъютантов проводил их наверх, под самую крышу, и указал на две маленькие комнатушки. В третьей снаружи торчал ключ, там находился священник. Кинтана упал на постель и быстро заснул. Во сне ему явился Карлос, он стоял, набычив шею, у окна и говорил: «Хорошо, завтра утром я поеду в Гавану...» — «А где тебя можно будет найти?» И тут Карлос повернул голову. Боже, что за выражение лица! Какой немыслимый холод в глазах! Совершенно чужое лицо. Рамон больше не сомневался, что команданте что-то от него скрывает. От этой мысли он проснулся. И еще от того, что стукнула дверь в соседней комнатушке. Что, у Даниелы гости? Пришли? Или ушли? Да, Даниела. Она не пожелала понять его, даже выслушать до конца, когда речь зашла о Паломино. Нет, необходимо объясниться, сегодня же, сейчас же, пусть и ночью. Быстро оделся. Время не самое удачное, может быть, самое неудачное, но больше ждать он не в силах. И без того времени упущено пропасть; Даниела, наверное, не знает, что о нем и подумать. Вошел, не постучав, взял стул и сел перед ней.
— Рамон, что все это значит? — спросила она.
В комнате темно, он едва различал ее силуэт, может быть, она даже улыбалась, ему это безразлично. Он не даст себя прервать, ему не объятия нужны, а ясность.
Даниела приподнялась на постели, подложила под спину подушку.
— A-а, ты услышал, конечно, как заходил Педро и как я его выгнала?.. Я знаю заранее, что ты скажешь. Ты начнешь уверять, что готов меня защищать и опекать всегда. Согласна, а теперь иди опять спать, хорошо?
— Даниела, мы не дети. Я пришел к тебе по другой причине. Ты помнишь наш разговор перед магазином оптики, когда шел дождь? И потом, в ресторане в Ведадо? Я хотел бы его продолжить. Кто знает, когда нам представится другой случай.
— К чему продолжать? Оставь все как есть. Ты лучший из рыцарей, какого только можно себе пожелать. Ты защищаешь меня даже от себя самого.
Это уже слишком, кровь бросилась ему в лицо. Выходит, она считает его сдержанность смехотворной. Он взял ее лицо в ладони и начал целовать, молча, страстно — лоб, глаза, подбородок, губы, Рамон был опьянен ею, запахом ее кожи и распущенных волос; как часто он мечтал о такой минуте! Он был настолько возбужден, что не замечал, отвечает ли она на поцелуи.
Рамон ждал от нее одного-единственного слова, рукопожатия, какого-то знака — тщетно. Она тяжело дышала, пока не проговорила :
— Я не такая, какой ты меня себе представляешь. У меня ребенок от человека, который бросил Кубу. Ребенок от перебежчика.
— Знаю. И что из того?
— Перестань, — сказала она. — Тебе это небезразлично. Тебе — нет!
Он не видел ее лица, но прозвучали последние слова так, что сомнения отпали. Она отказывала ему, и говорить дальше бесполезно. Он медленно поднялся, пошел к двери. Все кончено. Пока боль от падения в пропасть еще не ощущается, она придет позднее. Но кто, кто ей действительно нужен? Педро она выгнала, Тони мертв...
Кинтана еще долго лежал без сна. Зачем Даниела упомянула о ребенке и его отце? Он попытался представить себе его - фантазия нарисовала картину удручающую. Рамон впервые думал о Мигеле как о сопернике. Он воображал, что Даниела никак не может избавиться от тени этого предателя, хотя и не отдает себе в этом отчета. Времени-то прошло достаточно. Но есть, видно, где-то в глубине ее сердца уголок, изгнать из которого она его не может, есть всесильное воспоминание, живущее в ее крови.
Глава 4
Солнце карабкалось вверх по кустарнику, его лучи расщепляли утреннюю дымку. Пахло влажными шишками пиний. Ага, значит, ночью шел дождь, на нейлоновой накидке крупные капли. Какая это ночь — четвертая или пятая? Мигель попытался высчитать, не удалось. Ну да все равно, можно спросить у Серхио, он ведет дневник, бог знает зачем. Картины событий первого дня врезались в память с необычайной остротой, забыть их вряд ли удастся: отрезанные от берега горные вершины в тумане, вертолет, крестьянское подворье с мухами, каменный собор при лунном свете. Но с тех пор, как они двигались по сьерре, все одно и то же, дни сливались... Он протянул руку к котелку, стоявшему у изголовья гамака. После боя вчера в полдень с водой будут проблемы, при всем их везении срикошетировавшая пуля пробила большой мешок с водой. Воды в котелке нет; на посту стоял Пити, он небось и вылил дождевую воду! Мигель перевернулся на другой бок. Там, в траве, лежал «голубая рубашка», пленный, за которого он отвечает. Пока что сладу с ним нет. Зовут его Ласаро Санчес, а больше ничего не известно. Он тащил груз, который взвалил на него Серхио, и молча шагал перед ним в цепочке. Но вчера вечером, когда Мигель, как обычно, связывал руки пленного, тот в первый раз сказал что- то, кроме «Си, сеньор». Его счастье, что, помимо Мигеля, никто ничего не слышал, — это была явная наглость: