Рядом с Нессельроде сидел директор Азиатского департамента Сенявин, беспрестанно пугавший правительство мифическим китайским флотом. Флот этот, докладывал он, оберегает устье Амура, и стоит там появиться русскому кораблю — быть войне.
По другую сторону стола, устланного зеленым сукном, Геннадий Иванович увидел грузного, зло насупленного сановника с испитым лицом, похожего на шимпанзе. Зная о нем понаслышке, Невельской сразу догадался, что это министр финансов — граф Вронченко. Невольно вспомнился ему рассказ о том, как Вронченко, когда его неожиданно назначили на пост министра, упал на колени перед царем:
«Я, ваше величество, не готовился быть министром!»
«Знаю, знаю, — ответил царь. — Я вот тоже не готовился быть императором, а видишь — царствую. Не бойся, привыкай...»
Дальше сидел военный министр — граф Чернышев. О нем шла слава, как о человеке невероятно хвастливом и вообще обладающем презренными душевными качествами.
Никто из сановных вельмож не предложил Невельскому сесть — видно, так сильно было желание унизить моряка.
Но Геннадий Иванович стоял, держась с достоинством, нисколько не чувствуя себя виноватым. Внутренне взволнованный, по внешне спокойный, он был готов выдержать любые нападки.
Заседание открыл Чернышев. Тоном бесстрастного прокурора он объявил Невельскому, что, поскольку тот произвел опись лимана и устья Амура, не дожидаясь высочайшего на то разрешения, он подлежит строжайшему наказанию.
— Отправляясь из Петропавловска дчя описи лимана, — почтительно, но твердо ответил Геннадий Иванович, — я исполнил как патриот свой верноподданнический долг. Миловать и наказывать за это меня может только один государь.
Тогда выступит граф Нессельроде. Вскинув на Невельского свои близорукие, навыкате глаза, перевирая и искажая русскую речь, Нессельроде начал с выражения своего сочувствия капитану. Полагаясь на авторитет знаменитых европейских мореплавателей, которые неоднократно посещали близлежащие к Амуру районы, а также на донесение столь же знаменитого барона Врангеля, он, Нессельроде, считает, что капитан Невельской впал в роковую для моряка ошибку. Снова высказав свое сожаление по этому поводу, Нессельроде, для пущей убедительности, обратил внимание присутствующих на множество карт, развешанных по стенам зала, на которых были указаны маршруты всех предшествующих экспедиций. Достаточно бросить на эти карты беглый взгляд, заявил граф, чтобы удостовериться в несерьезности притязаний капитана Невельского на географическое открытие.
Лицемерное выступление Нессельроде возмутило Геннадия Ивановича. Но, подавляя в себе негодование, Невельской с тон же почтительностью высказал твердое убеждение в своей правоте и обстоятельно пояснил графу Нессельроде, в силу каких случайных, а также неблагоприятных условий все его знаменитые предшественники сделали ошибочные или, как выразился Геннадий Иванович, фальшивые заключения.
— Мне же и моим сотрудникам счастливо удалось рассеять эти заблуждения и раскрыть истину, — сдержанно продолжал он. — Все, что я сообщаю, так же верно, как то, что я стою здесь.
Ясность картины, представленной Невельским, его неопровержимая аргументация произвели некоторое смятение в умах отдельных членов Особого комитета. Перешептываясь между собой, они уже были готовы признать истинность открытия Невельского. Тем более чю выступивший после капитана начальник Морского штаба князь Меньшиков заявил, что он лично рассматривал все журналы, даже черновые, с описаниями плавания «Байкала», мекаторские карты юго-восточной части Охотского моря, а также планы реки Амура, Амурского лимана и гаваней Байкала, Счастья и Святого Николая. В результате, сказал князь, он убедился, что все открытия, совершенные Невельским, бесспорны и справедливы.
Еше немного — и заседание начало бы принимать неблагоприятный для Нессельроде оборот. Но вдруг на сцену выступили Сенявин и генерал Берг. Они заявили, что открытие Невельского весьма сомнительно, требует тщательной, но невозможной в настоящее время проверки и к тому же представпяет собой угрозу безопасности России. Запугивая собрание, Сенявин и Берг доказывали, что, судя по полученным секретным донесениям дипломатической миссии в Пекине, малейшее проникновение русских люден в район Амура повлечет за собой военное столкновение между двумя государствами, ибо китайское правительство держит на Амуре большие вооруженные силы.
— Это не соответствует истине, — немедленно возразил Невельской. — Сведения об этом, доставленные миссией в Пекине, неправильны. Не только китайских вооруженных сил, но и китайского правительственного влияния там не существует. Местные амурские жители считают себя независимыми от всех чужеземных властителен.
И, напомнив о рапорте Муравьева, Геннадий Иванович стал горячо доказывать необходимость немедленного занятия устья Амура и объявления всего Приамурского края принадлежностью России.
— При настоящих открытиях, то есть при возможности проникнуть в этот край с юга, из Татарского
|
| Геннадий Иванович стоял, держась с достоинством... |
пролива, — сказал Невельской, указывая на карту, — этот край может сделаться добычей всякого смелого пришельца, если мы не примем ныне же самых решительных мер.
Геннадий Иванович перевел дыхание и закончил:
— Я сказал все, и правительство в справедливости мной сказанного может легко удостовериться.
Заседание комитета затягивалось. Обстановка достигла высшей степени напряжения. Нужно было наконец принимать решение.
И тогда Перовский предложил не только утвердить представление Муравьева о немедленном занятии устья Амура, но и усилить действия русских тщательным наблюдением за Амурским лиманом и берегами Татарского пролива, для чего послать туда специальное военное судно.
Казалось бы, предложение Перовского было самым разумным. Но Нессельроде и Чернышев сразу же стали возражать против него. Если даже и допустить, упорно твердили они, что донесения миссии из Пекина о китайских вооруженных силах на Амуре несколько преувеличены, то все же появление русского военного судна у берегов Татарии неизбежно приведет к нежелательным столкновениям. Чтобы избежать этого, министр иностранных дел и военный министр предложили ограничиться полумерами: основать на юго-западном берегу Охотского моря зимовье, чтобы дать возможность Российско-Американской компании вести там торговлю с местными жителями. Тем более, сообщил Нессельроде, что по этому поводу уже имеется высочайшее повеление государя императора.
Камер-лакеи уже несколько раз, осторожно ступая, гасили в шандалах оплывшие свечи и взамен зажигали новые. За окнами дворца давно наступила темень. Члены Особого комитета, изнемогая под тяжестью эполетов и шитых золотом мундиров, мечтали поскорее снять их, облачиться в стеганые халаты и уютно расположиться у каминов, — а споры все продолжались. Скорее бы принять решение, иначе им конца не будет.
И решение было принято... Вскоре последовал царский указ, изданный на основе этого решения.
Прежде всего, под страхом тягчайшего наказания, категорически запрещалось «... ни под каким видом и
предлогом касаться лимана и устья реки Амура». Затем Российско-Американской компании разрешалось основать зимовье для налаживания торговли с местными жителями либо в заливе Счастья, либо в другом месте на берегу Охотского моря, «но отнюдь не в лимане, а тем более на реке Амуре». В заключение, для исполнения «на месте этого указа, а равно и для выбора места для зимовья в распоряжение генерал-губернатора командировать капитана 2-го ранга Невельского».
Чин капитана 2-го ранга Геннадий Иванович получил еще в декабре 1849 года, в связи с благополучным прибытием «Байкала» в Петропавловск. Повышение в чине ему полагалось за скорую доставку грузов, хорошее их состояние, а также за сохранность здоровья команды транспорта. За опись лимана и устья Амура Невельской должен был получить по меньшей мере орден Владимира 4-й степени и пенсию. Но никаких наград Геннадий Иванович не получил. Особый комитет не простил ему того, что он осмелился исследовать устье Амура, не получив на то высочайшего разрешения. А чтобы сделать обиду более чувствительной, всех офицеров «Байкала» не только повысили в чинах за успешное плавание транспорта, но и наградили орденами за опись лимана и устья Амура.