В последующие годы, уже будучи восстановленным в своих правах, Орлов совершил несколько путешествий, исследуя пути сообщения между Аяном и Якутском, изучая прибрежье Охотского моря, собирая сведения об Амуре у местных жителей.
Подобно Геннадию Ивановичу, Орлов лелеял мечту подробно изучить Амур. Потому он так сердечно обрадовался, когда встретился с Невельским и узнал от него о сделанном открытии. Ведь оно было началом осуществления мечты самого Орлова!
Это было год назад. Нынешней зимой, по распоряжению Муравьева, Дмитрий Иванович Орлов перебрался из Аяна в залив Счастья, где должен был дожидаться прибытия судна. Геннадий Иванович с большим удовольствием предвкушал встречу с ним. Уж очень по душе пришелся Невельскому этот закаленный бедствиями и невзгодами человек, с его любовью к дикому и необжитому краю, с горячей верой в будущее этого края.
Плавание «Охотска» близилось к концу. На пятый день бриг, осторожно лавируя среди песчаных отмелей, далеко выдающихся в море, на приспущенных парусах вошел в залив Счастья.
Это была небольшая мелководная лагуна с открытыми к северу низменными берегами, поросшими чах* лой растительностью. Правда, вдали от берега виднелся массив густого таежного леса, который, видимо, тянулся в глубь материка на многие версты. Могучие сосны вздымались так высоко, что, казалось, они вот-вот заденут облака. Кроны их раскачивались под ветром, будто кивали, приветствуя возвращение Невельского в открытый им залив.
Геннадий Иванович пристально глядел в подзорную трубу на приближающийся берег. Все вокруг было объято тишиной. И, хотя Невельскому предстояло вступить в совсем неведомый ему мир, он казался каким-то особенно близким, родным, до мелочей знакомым.
Вдруг Геннадий Иванович заметил, что из одинокой юрты, стоявшей поодаль от берега, выскочили гри человека, помчались к морю и спустили на воду байдарку. Они быстро направились к кораблю, который точно ощупью пробирался по узкому, извилистому фарватеру.
Когда байдарка несколько приблизилась, Невельской увидел в ней Дмитрия Ивановича Орлова и двух его постоянных спутников — нивха Позвейна и эвенка Афанасия.
Радостно, как давние друзья, встретились Невельской с Орловым.
— Видно, сама судьба определила мне встречать вас, дорогой Геннадий Иванович! — взволнованно говорил Орлов, зажав в своих сильных больших руках Невельского.
— Ия всей душой рад этому обстоятельству, Дмитрий Иванович, хотя... — Геннадий Иванович весело рассмеялся, — хотя оно и грозит мне серьезным увечьем.
Орлов смутился, выпустил Невельского из своих объятий и сконфуженно пробормотал:
— От чистого сердца... весьма обрадован был, снова увидев вас... Уж вы извините старика...
— Не гневите природу, Дмитрий Иванович! Я думаю, что иной юноша за вами не угонится. Однако что ж мы здесь стоим! Прошу вас к себе... по случаю встречи...
В маленькой каюте «Охотска», за бокалом вина, Орлов засыпал Геннадия Ивановича вопросами о столичных делах.
— Вас там, батюшка мой, за такое открытие, должно быть, в герои произвели, «Владимира» пожаловали? Бутаков то наш за опись Аму-Дарьи удостоился и «Владимира» и пенсиона, а ваши дела, чай, поважнее бута-ковских.. .
— Заслуга Бутакова перед наукой и отечеством велика. «Владимира» и пенсион он получил по достоинству.
Геннадий Иванович разжег свою трубку, сделал глубокую затяжку и, выпустив густой клуб дыма, усмехнувшись, продолжал:
— Чести получить «Владимира» и пенсион, как то уставом положено, я не был удостоен. Однако, что в «герои» произвели вашего покорного слугу, это вы изволили точно заметить...
— Не понимаю вас, Геннадий Иванович, — вопросительно глядя на Невельского, сказал Орлов.
— Ну, как не понять, Дмитрий Иванович! Бутаков совершил свою опись, имея на то высочайшее соизволение. Невельской же вошел в устье Амура вопреки запрету. Ну-с, отсюда все и проистекло.
— Но ведь это открытие принесло великую пользу отечеству! — недоумевал Орлов. — Нет, не иначе, как наш «немец» взъярился. И доколе русские дела будут вершить чужестранцы?..
— Успокойтесь, Дмитрий Иванович, не к чему так волноваться.
— Нет, Геннадий Иванович, может, и неприятна вам память о столичных канцеляриях, но уважьте старика, просветите насчет всего происшедшего.
Невельской внял просьбе друга и, как это ни было ему тяжело, рассказал о петербургских событиях.
— Ну что ж, Геннадий Иванович, — вздохнул Орлов, узнав об окончательном решении Особого комитета, — и на том спасибо... Значит, построим мы с вами тут зимовье и начнем налаживать торговлю с местными жителями. Как говорится в сказке — гора родила мышь.
Геннадии Иванович улыбнулся, глядя на поникшего Орлова.
— Торговля в здешних местах может принести немалую пользу. Через нее путь к сердцам местных жителей лежит. Ежели только честно и справедливо, не в пример иным чужестранным купцам, вести ее... При-
знаюсь, однако, не торговли ради я принял назначение сюда...
Орлов пристально посмотрел на Невельского и, осененный догадкой, спросил:
— Значит, как и раньше? Вопреки инструкциям?
Геннадий Иванович кивнул головой.
— Велениям ума и чувства истинной любви к родине должны мы следовать, Дмитрий Иванович, если хотим положить твердое основание к признанию навсегда за Россией этого края. Не отступая ни перед какими преградами, несмотря ни на какие опасности, откуда бы они нам ни грозили.
И Невельской рассказал Орлову о том, к какой цели он стремится, прибыв сюда, в залив Счастья.
Орлов внимательно выслушал Невельского, не проронив ни слова. Затем вдруг встал перед ним, как того требовали все правила субординации, вытянул руки по швам и взволнованным голосом отчеканил:
— Ваше благородие, покорно прошу вас, как особой милости, позволить мне принести посильную помощь в совместных с вами трудах на благо родины!
— Помилуйте, Дмитрий Иванович! К чему это? Мы с вами не паркетные шаркуны. Поверьте, за честь сочту вашу помощь.
Они чокнупись и осушили свои бокалы.
* * *
Пока «Охотск» становился на якорь и команда спускала на воду большой баркас для выгрузки людей и снаряжения, Невельской и Орлов на байдарке съехали на берег. Им обоим не терпелось сразу же приняться за дело, тем более что Геннадий Иванович рассчитывал, пока бриг будет разгружаться в заливе Счастья, осуществить свое намерение, о котором он только сейчас рассказал Орлову.
Вдвоем они тщательно осмотрели окружающую местность, стараясь выбрать удобное место для постройки зимовья. Наконец порешили заложить поселение на восточном берегу залива.
— Как же обозначить этот пункт, Геннадий Иванович? — спросил Орлов.
Невельской задумался. Со времен славного Пояр-
ПО
кова это будет первое русское поселение в преддверии Амура. Как же назвать его?
И в памяти Геннадия Ивановича возник далекий Петербург, Нева и на берегу ее, на скале, подобно застывшей волне, — неукротимый Петр. Вспомнилось, как много лет назад, еще юношей, он узнал о том, какое значение придавал Петр Дальневосточному краю, особенно Амуру. Именно Петр поселил в Забайкалье стрельцов для охраны дальневосточных российских земель.
— Как думаете, Дмитрий Иванович, — спросил Невельской, — не назвать ли наше зимовье в память Петра? Пусть в имени Петровом сохранится и наша малая толика труда...
Орлов ничего не ответил, лишь одобрительно кивнул головой. Потом они оба сняли фуражки и какое-то время молча стояли, глядя на расстилавшуюся перед ними гавань Счастья, на широкий берег, где уже копошились люди, разгружая корабль. И каждый из них явственно ощутил, что в этих диких и пустынных местах пробуждается новая жизнь.
Это было 29 июня (11 июля) I860 года.
Поручение, которое Особый комитет дал Невельскому, он выполнил. Казалось, на этом Геннадий Иванович мог успокоиться и считать свою миссию законченной. Но, памятуя о повышенном интересе западных держав к берегам Татарии, — ведь не зря они сюда посылали экспедиции Лаперуза и Браутона и не случайно здесь постоянно шныряют иностранные суда-браконьеры, — Невельской не мог ограничиться основанием одного только Петровского. Он отлично отдавал себе отчет в том, что его действия идут вразрез с намерениями Нессельроде и могут снова навлечь на себя гнев царских министров.