Другой голос отвечал:
— А вот, товарищ начальник отделения, хотел я вас спросить про Китай…
— Вот пойдем на беседу, потолкуем, вместе газету прочтем, — отвечал Лисиченко, и голос его стал удаляться. — Мы к грамоте с революцией пришли, загоняли нас в невежество и необразованность, так уж теперь учись и учись, чтоб врагу отпор дать. Большие события идут в мире. Нам все знать надо. Мы — граница. Чужой мир — вот он, рядышком…
Голос стих.
Донеслась команда из второго отделения:
— На пле-чо!
Несколько свободных часов впереди у Коробицына. Можно погулять. Упреки Лисиченки Коробицын на свой счет не отнес: он читал и газеты, и книжки и во все любил вдумываться. Погуляет и пойдет в ленинский уголок. Отдых помогает работе.
Граница уже с весны жила в воине — непрестанной и тайной. Враг нападал, выискивая слабые пункты, плохо защищенные места. Враг нападал настойчиво и упрямо, пытаясь прорваться в тыл. Бойцы ожесточались и закалялись в постоянных тревогах и уже бранили всякого, кто пустит остроту вроде:
— Кончу службу — лесником стану: ель от сосны различать научился.
Враг нападал. Советская граница, усиливая охрану, оборонялась.
Коробицын, проходя мимо пирамиды, заметил, что винтовки Бичугина нет. Значит, он на стрельбище или в наряде. А очень хочется погулять с ним вместе.
Среди новичков Бичугин уже имел задержание. Он задержал разведчика, шедшего к первомайским праздникам. Имели задержание и Новиков, и Козуков, и Шорников, и другие. Но у Коробицына, как и у большинства бойцов, задержаний не было. Один только раз, в самую смену, он заметил пришедшую с того берега на наш луг корову и пригнал ее на заставу. Корову передали обратно, совершив все полагающиеся при этом процедуры.
Ночью, когда взошла луна, опять выходила к берегу девица, та самая, которая уже несколько раз улыбалась ему с той, не нашей стороны. Она приманивала его, шептала ему ласковые слова, и он опять рапортовал о ней начальнику заставы. Теперь носила она красный ситцевый сарафан, а голову покрывала косыночкой. И когда он замечал ее, руки крепче обычного сжимали винтовку, а зрение и слух напрягались.
— Гадюка, — жаловался он товарищам.
И написал о ней Зине.
Сейчас он опять вспомнил об этой чужой девице, что хотела прельстить его.
— Гадюка, — бормотал он, — из родии таланцевской, что ли? Черт ее поймет…
Почему именно к нему пристала она? В этом было что-то нехорошее и смешное. Вот уже несколько месяцев он на границе, его товарищи уже имеют задержания, — а он? Он живет без подвига.
Болгасов, земляк его, тоже не имел еще задержаний. Но зато он обнаружил в лесной науке немалое остроумие. Нашел он раз, например, дырявое ведро и привесил его в проходе меж колючей проволокой, там, где граница отходила от речушки. Не прошло и пяти ночей, как зазвенело в лесу, и подбежавший часовой настиг заграничного человека, лежавшего ничком почти в беспамятстве от страха. Внезапный звон так напугал его, готового в крайнем напряжении ко всему, кроме этого неожиданного колокола, что он упал чуть ли не в обмороке.
Размышления Коробицына были прерваны Серым, который, подойдя, сказал ему:
— Слышал? Земляк-то твой Болгасов что совершил! Крупного шпиона задержал.
Серый говорил правду.
Болгасов сегодня отличился. Он был в утренней смене. Внезапно нарушитель поднялся перед ним во весь рост и пригрозил:
— За мной еще семнадцать идут!
— А хоть бы и сто семнадцать! — отвечал Болгасов и задержал нарушителя.
Дав тревогу, он отправил нарушителя на заставу, а сам остался ждать остальных семнадцать. Начальник заставы благодарил его и объяснил, что своими семнадцатью враг хотел испугать его.
Когда Болгасов пришел с поста на заставу, Коробицын с уважением глядел на него.
Болгасов был герой!
И подвиг-то свои Болгасов совершил на том самом посту, на котором сменил Коробицына, спустя каких-нибудь полчаса после смены.
Коробицыну явно не везло.
Несколько месяцев на границе — и ни одного задержания.
Глава VII
Провокация
— Ничего у вас, красавица, не выходит, — говорил Пекконен презрительно. — Придется вам помочь. Средство будет крепкое, и если у вас, мадам, и после этого сорвется, то…
Он не кончил.
— Пришла пора с этим парнем потолковать, — добавил он, помолчав. — С этим ли, с другим ли — но языка нам добыть нужно, хоть умри.
Утром к семи часам Коробицын вышел на береговой пост.