Отправив Вам прошлое письмо, я после, в воскресенье, ночь проплакал, думая, зачем я его обижаю, и оскорбляю, и обличаю. Если я это делаю, то кто будет утешать его в тех скорбях, которые он претерпевает; но вот, начиная это письмо, я снова хочу если не обличать Вас, то пожаловаться Вам же на Вас, за Вашу нерешительность и двоедушие[155].
О, дорогой, если бы Вы знали, как трудна мне, сверх моих сил борьба эта. За эти полгода, что мы с Вами знакомы, чего Вы только не пережили (и я с Вами постоянно в молитве, днем и ночью, разделял скорби Ваши и радости). Сколько колебаний и сомнений, сколько подъемов и опять падений, радостных и еще больше скорбных, а иногда и мучительных часов. Душою я рад сподвизаться с Вами, но скажу — это выше моих сил. Много раз я молился, чтобы Господь и Владычица сложили с меня, немощного, это бремя, и это потому, что у Вас непостоянная душа, маловерная. Враг силен потому, что мы немощствуем верою, а если бы не так, то подвиг был бы не только не труден, но даже и радостен.
В письмах только малое нечто можно сказать, и поэтому когда я начинаю письмо Вам, то не знаю, с какого конца начать, о чем прежде писать, ибо повсюду разваливается наша душевная храмина. Я вот теперь знаю, на чем Вы преткнулись, и, несмотря на это, боюсь говорить с Вами о причинах Вашего преткновения, чтобы не быть понятым превратно, ибо, говоря об этом, я становлюсь в крайне неловкое положение.
Я Вам не старец, не отец, а только брат; думаю, что в своей неложной заботе о Вас если я и скажу что неприятное, то Вы, как муж премудрый, зная, что искренние укоризны, обличения любящего лучше лживых поцелуев льстеца[156], извлечете пользу для себя из моего смиренного слова.
В прошлом письме я Вам говорил и теперь повторяю, что если Вы не поймете и не исправите в своей душе нечто, то не только истинного старца — отца, но и просто руководителя не найдете себе; хотя бы их и находили Вы, но они все от Вас отрекутся. Простой, безответственный собеседник — пользы не принесет; беседа с ним будет празднословием. Многие, прожив в монастыре по сорок и более лет, не находили себе даже друга — духовного. Теперь старчество — редкость великая. Если я хочу Вам сказать нечто о старчестве, в чем его сила, смысл, то это с целью сократить Вам горький опыт на нашем труднейшем пути. Но это после. Сейчас хочу сказать, что та некоторая восторженность, с которою Вы сначала принимаете слово, имеет в себе зачатки нервного, кровяного возбуждения, за которым непременно последует реакция. (Апостола Петра постигло это искушение в ночь предания Господа[157].) Потом Ваша фантазия рисует Вам образы, и мысли, и чувства, якобы возвышенные, но, к сожалению, не соответствующие истине. До тех пор покамест благодать не научит человека, сердце и ум[158] его не в состоянии постигнуть, в чем величие служения Богу, в чем состоит духовная жизнь. Научить этому может только[159] Сам Господь, и никак не люди. Люди же могут немного помочь на этом пути, несколько указать, направить, предостеречь от прелести, которая прежде всего состоит именно в том, что человек в уме [160] своем рисует образы или предается душевной восторженности. По неразумной ревности своей я хотел оказать Вам на этом пути первую помощь, сознавая вполне, что и оказание на первых шагах какой — либо помощи для меня является задачею, превышающею мои силы. Надеюсь, однако, что в дальнейшем Вы встретитесь с кем — либо, познавшим опытно духовную жизнь; теперь хочу Вам сказать несколько о том, как должно вести себя с ним, если хотите, чтобы он согласился с радостью (а не воздыханием) понести Ваше бремя.
Прежде всего должно утвердиться верою к нему и через веру эту стать неудобопреклонным к соблазну[161]; подчиняться ему, не гнать, не торопить, не требовать, относиться к нему с преданностию, любовью, без восторженности, просто. Руководимый должен быть прост, доверчив, послушлив, непытлив[162]. Мы, по крайней мере, так жили и живем. Когда нам отец игумен или духовник что-либо скажут, то не испытываем, почему он так сказал, а просто «слагаем в сердце глаголы их»[163]. Мы знаем, что они говорят трояко — иногда по благодати по предвидению (это в случаях наиболее важных), иногда по опыту (большею частию), иногда ради утешения в скорби или наставления и вразумления. Доверчивый и послушливый всегда от них получает пользу (во всех указанных случаях).
161
MSB добавл.: «бороться с душевной неустойчивостью, отказаться от требовательности и восторженности, не торопить, не пытать».
162
MSB добавл.: «Ваша удобопреклонность к соблазну, крайняя душевная неустойчивость, маловерие, а вместе горделивая требовательность невозможным сделают всякое руководство».