Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру)

Казалось бы, обычные и в то же время чрезвычайно мудрые советы, изложенные в письмах, наставляют читателя на путь, ведущий к истинному созерцанию. В них проявилась особая духовная трезвость, столь свойственная отцам «Добротолюбия». В простых и немногих словах, обращенных к Д. Бальфуру, выражена с поразительной глубиной вся сущность учения отцов Церкви относительно аскетического делания. Эта таинственная наука неприступна, непостижима даже для величайших умов, и в то же время она так проста и ясна, что доступна даже самым необразованным людям: «Путь ко спасению начинается со страха Божия и совершается в страхе, который может доходить до того, что человек воистину чувствует себя пригвожденным. Надо любить чувство страха Божия и хранить его. Любовь же должна проявляться, по слову Господа, в соблюдении заповедей. И в этом «Бога бойся и заповеди Его храни»[25] — вся премудрость, вся мистика — тайна. Жизнь христианская — простая, и мы все в жизни должны быть просты так, что даже как бы и ничего нет. Да и действительно — так все понятно и ясно»[26]. Для Бальфура, человека с высшим богословским образованием, эти слова были как бы новым дыханием в его духовном развитии. Он, подобно многим, кто читал западных аскетов, приступил к умному деланию в надежде сразу погрузиться в мир мистики и «сверхъестественного» и прийти в состояния, описываемые у этих авторов. Бальфура особенно привлекал мистический опыт Иоанна Креста — одного из самых популярных католических святых — кармелитов XVI века[27]. Противопоставляя католическому Западу Истину Православия, отец Софроний пишет: «Воистину единственное правильное начало и основание духовной жизни — покаяние»[28]. Узрев в Бальфуре склонность к разного рода «видениям», отец Софроний по-братски предостерегает: «St Jean учит в своей книге об «умном безмолвии» — высочайшем делании духовном, о созерцании и любви Божественной, а Вы, прочитав его книгу и как человек интеллектуально развитой, усвоили часть из его идей и потянулись на «брак Агнчий»[29], не умыв предварительно лица своего. Умываются христиане не иным чем, как плачем. Поверьте, дорогой батюшка отец Давид, хотя я и невежда, что путь к созерцаниюнепрелестному] и любви Божественной есть только один: покаяние…»[30] Останавливая своего сподвижника от увлечения «мистическими переживаниями», свойственными западному подвижничеству, отец Софроний полагает в нем надежное основание для духовного делания: «Начало духовной жизни — начало борьбы со страстями. Победить страсти — наитруднейшее дело. Это победа величайшая из всех. Бесстрастие выше дара чудотворения. Побеждаются страсти долгой, упорной, тяжелой, непрерывной днем и ночью борьбою, при содействии благодати. Правильной борьбе со страстями нас научают святые отцы»[31].

Начиная с, казалось бы, малых советов, отец Софроний постепенно и незаметно тайноведет Бальфура к более высоким понятиям православной аскезы. На языке, доступном новоначальному, он разъясняет, что такое благодать смертной памяти, что значит молиться чистым умом, как стоять умом в сердце (и в частности, что есть «сердце духовное»), подробно объясняет науку послушания старцу. Сопутствуя своему собеседнику в его духовном преуспеянии, отец Софроний наконец возводит его к тому, что, по существу, можно назвать вершиной умно — сердечного делания: «Держи ум твой во аде, и не отчаивайся». В этих немногих словах, которые Господь сказал преподобному Силуану, заключена сущность всех устремлений православного аскета. Они отражают путь Самого Христа, Который есть Бог смирения. Он уничижил Себя Самого, приняв образ раба… смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной[32]. Он «снисшел в преисподние места земли», прежде чем «восшел превыше всех небес»[33]. Так и для всех, кто последовал Христу, — путь на небо лежит через ад. «Истинный подвижник Христов, — пишет отец Софроний, — чтобы избежать ада, эту жизнь делает адом и сознанием своим постоянно низводит себя во ад, сколько есть сил на то»[34]. Таким путем, достигая последних доступных глубин смирения, человек «переходит от смерти в жизнь»[35]. Живой опыт этой «жизни» невечернего Дня, описываемый в письмах[36], является, по православному преданию, последней высотой богосозерцания — когда человек весь погружается в Бога и нетварный Свет исполняет все его существо: дух, душу и даже тело. Любовь, уже неземная, всецело захватывает душу и подвигает человека на молитву за весь мир, за всех людей, за всего Адама.

О тайне человеческих страданий