Выбрать главу

Дерзайте, дорогой отец Софроний, дерзайте. Господь дал Вам сильную душу и позвал Вас к высокому подвигу, и неудивительно, что из Вашей сильной души Он извлекает все, что она может дать. Другие, подобно мне, идут вспять, как только чувствуют трудность пути. У нас уже вошло в привычку не давать даже тех слабых плодов, которых можно от нас ожидать даже по-человечески. Но Вы всегда отдавались всей душой занимавшему Вас делу, будь то искусство, чтение, молитва и так далее, — и не должны терять этой благородной привычки, этой черты Вашего характера. Господь всегда будет ожидать от Вас, чтобы Вы служили Ему до изнеможения. И Вы способны делать это, с Его благодатной помощью. Πιστὸς ὁ καλῶν ὑμᾶς, ὃς καὶ ποιήσει[418]. Сколько людей услышали призыв ко спасению и не пошли по тесному пути; сколько пошли, но вернулись. Счастлив и благословен тот, кто и до монашества дошел; еще более, кто на Афон попал, кто окружен так многими людьми, стремящимися к Богу, кто живет в таких исключительно благоприятных условиях. Не страшитесь ни болезней, ни бесчувствия, ни вражды и непонимания со стороны людей. Помните, как трудно нам спасаться в миру, от скольких соблазнов и препятствий Вы ограждены, живущие на Святой Горе. Идите вперед, через решительно все, как Вы шли до сих пор. Как Вы пишете, ἀμεταμέλητα τὰ χαρίσματα καὶ ἡ κλῆσις τοῦ Θεοῦ[419].

Οἴδαμεν δὲ ὅτι τοῖς ἀγαπῶσιν τὸν Θεὸν πάντα συνεργεῖ εἰς ἀγαθόν, τοῖς κατὰ πρόθεσιν κλητοῖς οὖσιν[420]… Τί οὖν ἐροῦμεν πρὸς ταῦτα; εἰ ὁ Θεὸς ὑπὲρ ἡμῶν, τίς καθ᾿ ἡμῶν?[421]

Δι᾿ ὑπομονῆς τρέχομεν τὸν προκείμενον ἡμῖν ἀγῶνα…[422]

Я писал отцу Василию довольно много о внешней стороне моего жития — бытия. Что касается душевного состояния, я живу здесь более трезво и сосредоточенно, чем я жил в Нью — Йорке, Лондоне и Париже. Идиоритмия имеет то преимущество, что монах может жить почти как пустынник среди многолюдной обители. Бывает, что два — три дня ни с кем не говорю, никого не вижу, кроме встречи в церкви. Я нашел здесь довольно строгого духовника, полезного для меня. Сравнительно молодой, выходец из Иверского Афонского монастыря, он — истинный ревнитель монашеской жизни; но больной человек, склонный злобно и нерассудительно критиковать всех и все, и ссориться со своими собратиями по поводу их немонашеского поведения, и не считаться с волей игумена (от его влияния в этом отношении я должен остерегаться); а в отношении соблюдения правил и аскетического духа монашеской жизни — отстаивание всех служб, келейное правило, посты, отстранение от лишних разговоров и интимности, непопечение о мирских делах и так далее — он держит меня строго и является драгоценным помощником. Если хотите понять его взгляды на жизнь, то он считает книгу Никодима Святогорца «Ἐγχειρίδιον συμβουλευτικὸν περὶ φυλακῆς τῶν πέντε αἰσθήσεων τῆς τε φαντασίας τοῦ νοὸς καὶ τῆς καρδίας, καὶ περὶ τοῦ ποῖαί εἰσιν αἱ πνευματικαὶ καὶ οἰκεῖαι τοῦ νοὸς ἡδοναί»[423] самой ценной и самой необходимой для монаха. Я же, читая ее по его приказу, нахожу в ней чрезвычайно много совершенно излишней «литературности» и педантизма, лишающих ее убедительности для современных людей, которых нельзя убеждать пустой риторикой или множеством цитат (это — одно из редких их добрых качеств). Впрочем, средняя часть — «Περὶ φυλακῆς νοὸς καὶ καρδίας»[424] — лучше остального; но как можно предпочитать такую книгу всем другим, а в особенности творениям святых отцов самих, я не понимаю. У каждого свой вкус.

Довольно много занимался греческим языком, а также вновь принялся за еврейский, который мне нужен будет для богословской школы. Читал Троицкого «Об именах Божиих и имябожниках» и разные другие вещи; занимаюсь понемножку церковным правом. Но больше всего в последнее время тянет ко чтению Священного Писания, святых отцов и других духовных книг, к богомыслию и к келейной молитве. Как всегда, когда живу в одиночестве, смертная память очень часто занимает мою душу. Я нахожу, что если человек соблюдает элементарное хранение помыслов, то одиночество как бы само собою учит его памятованию о смерти, о суете всего земного и человеческого; нет людей и разговоров и увлечений, нет ложного пафоса «строительства»; живешь с собой и с Богом и познаешь свою немощь и пустоту. Чувствую себя уже почти стариком, освободившимся от иллюзии о человеческой жизни, о возможности «сделать что-нибудь в жизни»; не забочусь о будущем; у меня путь на три года и больше — определенно намечен и дальше этого пока я не смотрю. Впрочем, смертная память есть дар Божий, «первая мысль, посылаемая человеколюбием Божиим человеку и напутствующая его душу в живот вечный»[425]. Дай Боже, чтобы она во мне углубилась.

вернуться

418

С греч.: «Верен Призывающий вас, Который и сотворит сие» (1Сол.5:24).

вернуться

419

С греч.: «Дары и призвание Божие непреложны» (Рим.11:29).

вернуться

420

С греч.: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» (Рим.8:28).

вернуться

421

С греч.: «Что же сказать на это? Если Бог за нас, кто против нас?» (Рим.8:31).

вернуться

422

С греч.: «С терпением будем проходить предлежащее нам поприще» (Евр.12:1).

вернуться

423

См.: Прп. Никодим Святогорец. Руководство — советы к хранению пяти чувств воображения, ума и сердца. Афины, 1885. (Греч. изд.).

вернуться

424

Греч.: «Охранении ума и сердца».

вернуться

425

См.: Прп. Исаак Сирин, Слово 86. — Слова подвижнические. Сергиев Посад, 1911. С. 405.