У подножия Вашего престола молю на коленях об этой милости… надеюсь на нее".
Полина мчится в Вязьму, обгоняя карету самого царя. Там — маневры. Царь любит парады, построения и крики "виват", как все российские цари. Даже в дни допросов и суда над декабристами он пишет брату в Варшаву:
"…Здесь все благополучно. Мои гости присутствуют на смотре войск, что дает удобный случай и мне их посмотреть, и я могу сказать по совести и по правде, что они вполне хороши…"
На это-то настроение и рассчитывала Полина.
Царь: Что вам угодно?
Полина: Государь! Я не говорю по-русски. Я хочу получить милостивое разрешение следовать в ссылку за государственным преступником Анненковым.
Царь: Это не ваша родина, сударыня, там вы будете очень несчастны.
Полина: Я знаю, государь, и готова на все.
Царь: Ведь вы не жена государственного преступника…
Полина: Но я — мать его ребенка.
Из письма Полины к московскому обер-полицмейстеру:
"Получив от вашего превосходительства… правила, изданные относительно жен государственных преступников, в каторжную работу осужденных, я имею честь ответствовать, что, соглашаясь со всеми условиями, отправляюсь в Нерчинск для соединения законным браком с государственным преступником Анненковым и для всегдашнего там жительства. Что же касается денежного пособия, нужного для свершения пути, я не осмеливаюсь назначить суммы и буду совершенно довольна тем, что Его Величеству Государю Императору благоугодно будет приказать меня наделить".
Николай I — министру финансов:
"Отпустить из государственного казначейства на известные его величеству расходы три тысячи рублей".
"Я, нижеподписавшаяся, отправила своих крепостных дворовых людей Андрея Матвеева и Степана Новикова для препровождения иностранки г-жи Прасковьи Егоровны Поль (Гебль) до губернского города Иркутска, которым я прошу г.г. команду, имеющих и на учрежденных заставах по тракту лежащих, чинить свободный и беспрепятственный пропуск вперед и обратно. (Далее следуют приметы крепостных.) В уверение чего сей пропуск за подписанием моим и с приложением герба фамильной моей печати и дан в столичном городе Москве.
Декабря 22 дня 1827 года.
Статская советница Анна Анненкова".
"(СЕКРЕТНО)
4 февраля 1828 г.
№ 24
Иркутск
Графу Дибичу Ваше сиятельство, Милостивый государь!
На сих днях прибыла в Иркутск французская подданная, швея Жаннета Поль (Гебль) с находящимися при ней двумя крепостными людьми статской советницы Анненковой.
Она предъявила прилагаемый при сем в подлиннике билет московского обер-полицмейстера, данный ей 20-го прошлого декабря на проезд в Нерчинск, а также подорожную московского гражданского губернатора на взимание до Нерчинска почтовых лошадей, данный госпожою Анненковою крепостным людям Андрею Матвееву и Степану Новикову, отправленным для препровождения означенной Поль до Иркутска и долженствующим возвратиться отсель в Москву.
Когда о прибытии ее сюда, получили рапорт управляющего полицией, то, желая знать действительную причину, по коей сия иностранка едет в Нерчинск, приказал спросить ее о сем и узнал, что она следует в Читу для вступления в законный брак с государственным преступником Анненковым по позволению, данному ей на то правительством, в чем, однако ж, никакого удостоверения не представила…
Не имея никакого сведения, чтобы сей иностранке следовать в читинский острог, где содержатся государственные преступники, я не решился дозволить ей выезд из Иркутска, но отношусь предварительно к коменданту Нерчинских рудников генерал-майору Лепарскому с требованием уведомления, не получил ли он какого-либо об ней предписания.
Ежели генерал-майор Лепарский удостоверит меня, что проезд ея в Читу разрешен, в таком разе я немедленно дозволю ей отправиться из Иркутска…
А. Лавинский"
"Выехала я из Иркутска 29 февраля 1828 года, довольно поздно вечером, чтоб на рассвете переехать через Байкал.
Губернатор заранее предупреждал, что перед отъездом вещи мои будут осматривать, и когда узнал, что со мною есть ружье, то посоветовал его запрятать подальше, но, главное, со мною было довольно много денег, о которых я, понятно, молчала; тогда мне пришло в голову зашить деньги в черную тафту и спрятать в волосы, чему весьма способствовали тогдашние прически; часы и цепочку я положила за образа, так что, когда явились три чиновника, все в крестах, осматривать мои вещи, то они ничего не нашли.