Свадьба была назначена на 4 апреля 1828 года. Лепарский вызвался быть посаженым отцом, а Наталья Дмитриевна Фонвизина — посаженой матерью. Для жениха и невесты участие Фонвизиной в свадебном ритуале было чрезвычайно важно: Полина, как католичка, вовсе не знала православных обрядов, Лепарский был тоже католиком. Произошел даже казус: церковь в Чите двухэтажная, коменданту почему-то показалось, что надо идти на второй этаж, он подхватил невесту под руку, и по жуткой скрипучей лестнице, которая, казалось, с трудом удерживала тучного генерала, они еле добрались наверх лишь для того, чтобы под общее веселье спуститься тотчас же вниз.
Свадьба была событием для всей Читы и праздником для декабристов — с появлением каждой из подруг крепла надежда у всех, что придет час и они тоже будут счастливы.
Иван Александрович помолодел, меланхолия, навалившаяся на него в остроге, растаяла, не оставив следов.
Дамы старались принарядиться, кроили и шили, как могли: опыт Полины, ее готовность всем услужить, помочь оказались сейчас настолько ко времени, что у всех женщин, разделивших участь сибирских узников, навсегда осталась дружеская привязанность к неунывающей француженке. Церковь была темна, Елизавета Петровна Нарышкина ради торжественного случая отдала все восковые свечи, запасливо привезенные ею для длинных зимних вечеров. Шафера пожелали обязательно быть в белых галстуках — и Полина сшила такие галстуки из своих батистовых платков.
К приезду невесты у церкви собралась вся деревня — от мала до велика, даже больные и немощные приковыляли. Экипажей в Чите не было, и Лепарский, приехав в церковь, тотчас же отправил коляску свою за невестой. Она приехала вместе с Фонвизиной, и тут-то и произошел рассказанный выше казус со вторым этажом — это развеселило присутствующих, особенно дам. У всех поднялось настроение.
И вдруг… Казалось, замерли, упали на землю, осыпались, как хваченный морозом лист, все слова, все звуки, кроме одного: все нарастающего звона кандалов.
Под конвоем привели жениха и шаферов. Молча расступились люди, отстали солдаты, на паперти церкви у самого входа в нее сняли с декабристов оковы.
"Церемония продолжалась недолго, — пишет Анненкова, — священник торопился, певчих не было.
По окончании церемонии всем троим, то есть жениху и шаферам, надели снова оковы и отвели в острог.
Дамы все проводили меня домой. Квартира у меня была очень маленькая, мебель вся состояла из нескольких стульев и сундука, на которых мы кое-как разместились.
Спустя несколько времени плац-адъютант Розенберг привел Ивана Александровича, но не более как на полчаса".
Деятельный характер Полины, ее удивительное умение приспособиться к любой обстановке, привычка к труду — как к месту все это оказалось здесь, в Сибири, где все было проблемой — от восковой свечи до продуктов питания. Она вскопала благодарную забайкальскую землю и получила невиданный урожай овощей, она придумывала небывалые кушанья, которые при отсутствии плиты умудрялась готовить на трех жаровнях, поставленных в сенях, — каждый день, как и другие жены, отправляла она обед в острог.
Через много лет сын декабриста Якушкина, погостив у Анненковых на поселении, напишет в письме к жене:
"Без нее с своим характером (он бы) совершенно погиб. Его вечно все тревожит, и он никогда ни на что не может решиться. Когда они были на поселении, не раз случалось ей отправляться ночью с фонарем осматривать, не забрались ли на двор воры, когда муж тревожился громким лаем собак. Один раз ночью воры действительно залезли к ним в дом. Анненков совершенно растерялся, но она нисколько. "Сергей! Иван! Григорий! — закричала она. — Ступайте сюда скорей, да возьмите с собой ружья — к нам кто-то забрался в дом!" — Воры услышали такое громкое и решительное приказание, бросились бежать, а между тем ни Сергея, ни Григория, ни Ивана никогда не было у Анненковых, не говоря уже о ружьях, — у них жила в это время одна только кухарка".
16 марта 1829 года у Анненковых родилась дочь, их второй ребенок. В честь бабушки ее назвали Анною.
В этом году в нескольких семействах начались счастливые хлопоты, появились дети.