— Слыхал.
— Когда же наших пугачевских комсомольцев будут посылать на фронт? Емельян Андронович, поговорите с председателем колхоза, пусть поедет в райком комсомола…
Тогда заговорили все сразу. Каждый готов был защищать Родину с оружием в руках. Только бы разрешили.
В Нижнюю Омку Петр приехал рано утром. Районный центр уже жил своей хлопотливой жизнью. В прошлом году, когда Петр получал здесь комсомольский билет, ярко светило солнце. Все вокруг выглядело празднично. И люди были приветливыми, разговорчивыми.
Сейчас — совсем другое дело.
Петр вылез из саней возле здания райвоенкомата. Он отряхнул с валенок снег, опустил воротник полушубка и вошел в помещение. Возле обитых черной клеенкой дверей стояли мужчины. Вскоре их увела с собой на медицинскую комиссию высокая молодая женщина в стеганой ватной куртке.
Петр несмело постучал в дверь.
— Разрешите?
— Да.
В кабинете сидел военный в наброшенной на плечи шинели. Он повернул голову, внимательно поглядел на Петра.
— Слушаю.
— Я… У меня заявление.
— Давай.
Прочитав заявление Петра, военный откинулся на спинку стула.
— Семнадцать лет, — мягко, будто подбирая слова, чтобы не обидеть юношу, проговорил он. — Рановато тебе на фронт… Ну-ну, не хмурься. Садись. — И подвинул Петру табуретку. — Ведь я тебя помню. В прошлом году на районном совещании передовиков сельского хозяйства выступал ты. Верно? То-то же! Интересно рассказывал о своей бригаде… Запомнилось мне твое выступление. А с военной службой потерпи.
— Как?
— А вот так…
— Отказываете?..
— Надо подождать.
Ильичев нахлобучил на вихрастую голову шапку.
— Ясно. Чего уговаривать… Не малое дитя.
Повернулся. Шагнул к двери.
— Постой! Ты пойми, не имею я права. Молод ты еще. А за отца другие отомстят…
На защиту Родины
Он все-таки добился своего…
Наталья Сергеевна весь день бодрилась, то и дело поправляя цветастый платок. Она хлопотала у плиты, когда в дверях показался Петр. Его высокая статная фигура закрыла весь дверной проем от порога до притолоки. Мать ласково спросила:
— Ну что, сынок?
— Все в порядке, мама, — ответил Петр. — Завтра в путь-дорожку дальнюю…
Провожали Петра Ильичева, Степана Калябина и Алексея Додуха чуть ли не всем колхозом.
Утреннее солнце медленно разгоняло пелену тумана. По синему небу плыли кудрявые облака. У железнодорожной станции товарищи и родные окружили ребят, желая им доброго пути.
Как только раздался паровозный гудок, мать прижалась к Петру.
— Береги себя!
Так хотелось ей сказать сыну заветное слово, такое, чтобы помогло и врага победить, и самому остаться живу-здорову. Но дыхание перехватило, по лицу лишь слезы потекли.
Ильичев вскочил в вагон и, помахав рукой провожающим, сел рядом с Калябиным и Додухом.
На больших станциях они узнавали последние оперативные сводки, добывали газеты. Бежали с ними в свой вагон.
— Слушайте, ребята, сообщение Совинформбюро…
А поезд, запыхавшись от быстрого бега, стремительно катил на восток. За окнами чередовались поля и степи, тайга и горы, реки и озера. Родной Отчизне, казалось, не было конца и края.
На маленькой таежной станции эшелон задержали и перевели на запасный путь. Призывники гадали-рядили, что бы это могло значить.
— Неужели здесь нам служить придется?
— Не может быть!
— Еще как может…
Петр предложил:
— Чем без толку воду лить, давайте к командиру пойдем и спросим.
— Вот ты и сходи, — сказал ему Додух под молчаливое одобрение других. — Не всем же вместе…
Петр легко спрыгнул на землю и зашагал вдоль эшелона к станции. У самого железнодорожного пути стеной стояли стройные кедры. От высокой травы исходил пряный запах мяты.
Какая-то старушка с лукошком уставилась на Петра удивительно ясными глазами.
— Ты откуда, касатик?
— Издалека, бабушка. Скажите-ка, мне вот что: от вас до моря-то далеко?
— Чего-чего? Какое такое море? У нас тут и ручья путного нет!
— А вы что здесь делаете? — вдруг раздался чей-то голос.
Обернулся Петр и увидел капитана, начальника эшелона, который, конечно же, слышал, как о море спрашивали. Краска стыда залила щеки Петра. Но капитан сделал вид, что не заметил этого.
— Вы из какого вагона?
— Из третьего.
— Пойдите, передайте своим товарищам, чтобы готовились в баню.
— Есть!
…Море Петр Ильичев увидел впервые, когда поезд приближался к Владивостоку.