Но до отдыха ли было в то непередаваемо трудное время? Теперь уже не восстановить, кто печатал под диктовку Малкова (да это и ни к чему) отчет губисполкому о деятельности пермских чекистов с марта по октябрь 1918 года. Важны сами факты:
«...Разгон существовавшей в это время контрреволюционной буржуазной городской думы, этого гнезда местных толстосумов-кулаков, можно сказать, — начало деятельности Чрезвычайного комитета. Арест видных деятелем буржуазии, меньшевиков, правых эсеров и других контрреволюционеров был ответом дельцам подпольной работы за агитацию против власти Советов. Задуманная попами и разными темными силами провокация у Белогорского подворья с целью натравить массу на Советы и вызвать погром была своевременно ликвидирована.
Разразившаяся до невероятных размеров спекуляция поставила перед комитетом задачи энергичной борьбы с этим злом. Организованные реквизиционные комиссии на железной дороге выполнили свои задачи, а именно — тысячи задержанных на железной дороге разных спекулянтов, мешочников и других типов явились следствием работы этих комиссий...»
Малков весь был в работе. Ему, председателю Пермской ЧК, редко удавалось выкроить время, чтобы уделить внимание семье, позаниматься со своими малышами. Участие в работе губкома партии и губисполкома, решение чекистских дел отнимали у него едва ли не все время. Срочные вопросы часто возникали и в ночное время. Так было и шестнадцатого августа 1918 года. Ранним утром дежурный ЧК сообщил о получении важной телеграммы из Всечрезкома. Малков, привыкший к срочным вызовам, через несколько минут был уже одет в свою кожаную куртку. Взглянув на спящих детей, ободряюще кивнув жене, он обычным своим быстрым шагом направился к ожидавшей у ворот гостиницы пролетке.
К моменту появления Павла Ивановича в ЧК телеграмма уже была расшифрована. В ней сообщалось, что по железной дороге на восток по подложным документам едут белогвардейцы. Предписывалось проверять у всех пассажиров документы, подозрительных задерживать, о результатах доносить.
Как всегда, Малков действовал решительно и оперативно. По его указанию были вызваны сотрудники железнодорожного отдела, усилены наряды на станциях и на пристанях.
Уже в первый день было задержано несколько подозрительных лиц. Среди них выделялся некто Виголь, заявивший, что едет на восток с миссионерскими целями.
— Чем же он обратил на себя внимание? — спросил Малков у старшего наряда Третьякова.
— Как докладывали задерживавшие Виголя красноармейцы, — ответил чекист, — он довольно странно отнесся к своим вещам. Если бы ему не напомнили, что необходимо взять вещи с собой, — саквояж так и остался бы на скамейке. Содержимое проверили, ничего ценного не нашли.
— Необходимо еще раз проверить более внимательно и в присутствии незаинтересованных лиц, — потребовал председатель. — Похоже, это не простой миссионер. Не из тех ли он эсеров, которые разбежались после июльского мятежа в Москве?
Это указание Малкова было выполнено. При тщательном осмотре саквояжа в искусно заделанном тайнике были найдены документы, указывающие на отнюдь не миссионерскую деятельность Виголя.
В заключении, подписанном Малковым и другими членами коллегии Пермской ЧК, указывалось:
«...Задержанный Виголь Александр Карпович преследовал цель пробраться через фронт для помощи чехословакам, имел при себе незаполненные бланки с печатями, при обыске у него нашлись письма, устанавливающие связь Виголя с гельсингфорсскими белогвардейцами, он, Виголь, состоя в комитете спасения родины в Гельсингфорсе, во время переворота способствовал белому террору, указывая лиц, подлежащих расстрелу, каковых было расстреляно около шестидесяти человек».
Виголь был объявлен вне закона и как враг трудового народа расстрелян.
В тот вечер, когда Малков подписал заключение по этому делу, он допоздна засиделся в своем служебном кабинете. Необходимо было подготовиться к предстоящему заседанию губкома партии, где намечалось обсуждение положения, сложившегося в губернии с обеспечением населения продуктами питания. Павел Иванович решил еще раз посмотреть ленинские тезисы по продовольственному вопросу. Занимался он в своем кабинете. Следуя старой привычке, делал записи в тетрадь для наиболее важных дел. Однако вскоре его занятие было прервано секретарем, вошедшим в кабинет.