Что же, Чугунова следует немедленно отпустить на все четыре стороны? Но разве нельзя предположить, что в данном случае фашисты своего агента умышленно не снабдили документами? Не исключено и такое.
Однако возможен и другой вариант: документы были, но он их где-то предъявлял и позднее уничтожил, чтобы смазать свои следы. Или...
Много этих «или». И каждое надо тщательно проверить.
Приказав увести задержанного, Шляпников распорядился:
— Немедленно запрос в госпиталь: лечился ли там солдат Чугунов и когда выбыл в часть? Заодно дайте мне все ориентировки на лиц, совершивших побег из-под стражи.
Просмотрели все ориентировки — среди разыскиваемых не оказалось задержанного Чугунова.
Ответ из госпиталя пришел утвердительный: да, находился на излечении солдат Чугунов, был с такого-то по такое-то число. Единственная зацепочка — уж очень долго он добирался от госпиталя до той станции, где, по его словам, попал под бомбежку. Но бомбежка была. Именно в указанный им день. Это проверили.
А что долго ехал... Может назвать уважительную причину, вроде того, что не сумел сесть в поезд. Или отстал от него на таком глухом полустанке, где поезда останавливаются в исключительных случаях...
Значит, все подозрения долой, значит, помогай ему поскорее попасть в часть?
Казалось, проверка зашла в тупик. Но Шляпников не сдался: он послал в госпиталь, где находился на излечении Чугунов, его фотографию.
Снова потянулись дни ожидания. И вот приходит ответ: «Опрошенные нами раненые, лично знавшие Чугунова, и медицинский персонал госпиталя не могут утверждать, что на данной фотографии именно солдат Чугунов, хотя кое-какое сходство наблюдается...»
Вот теперь появилось что-то существенное. Теперь можно почти с уверенностью сказать, что у мнимого Чугунова в жизни не все так просто, как он рассказывает. И, оформив соответствующие документы, Шляпников этапирует задержанного в отдел «Смерш» своего корпуса.
А вскоре был задержан тоже солдат, и тоже без единого документа. Этот назвался Петровым, до армии — жителем Восточно-Казахстанской области. Если верить ему, он добровольцем пришел в Советскую Армию, но чуть ли не в первом своем бою попал в плен к фашистам. Не один, а с семью товарищами попал. Но когда их погнали в лагерь, они, улучив момент, убили конвоиров и бежали. Где сейчас его товарищи? Остались у партизан, на которых натолкнулись во время своих скитаний по лесам. Почему он не последовал их примеру, почему оказался здесь? Он, Петров, хочет быть только в армии.
Как видите, здесь в самой легенде много сомнительного. Вот и пришлось проверять каждый факт. Дотошно, скрупулезно.
Чтобы не оставлять неясности, сразу скажу: все, что поведал Петров, оказалось правдой.
Работа контрразведчиков в те годы осложнялась тем, что их отделы были небогаты штатами, а если к этому добавить, что во время своих операций, да и в боях с фашистами, они несли потери, станет ясным, как невероятно трудно им приходилось порой.
Вот из чего, если говорить кратко и схематично, слагалась работа, возложенная командованием на чекиста Шляпникова. Да еще в обстановке, подобной вот этой...
Дело было на Северо-Западе, где наши войска вели бои местного значения. Они, эти бои, тоже были кровавыми, тоже уносили солдатские жизни. Такой бой местного значения разгорелся и за деревню Брагино. Двое суток он гремел. О силе и ярости его можно судить хотя бы по тому, что вражеская авиация по восемь раз в день обрушивала бомбовые удары на деревню и наши позиции близ нее. Особенно ожесточенным был последний налет, когда несколько чудом уцелевших домов запылали жарким пламенем, которое ночь превратило в день, залив кровавыми отблесками и небо, и снега, почерневшие от осевшей на них пороховой копоти.
И до этого налета нашим бойцам приходилось туго, но они все же удерживали свои позиции. А тут дрогнули, стали отходить соседи, прикрывавшие левый фланг бригады; только небольшие группы автоматчиков из двух батальонов еще преграждали дорогу фашистам, которые с трех сторон рвались в деревню.
В этот критический момент боя капитан государственной безопасности Бочманов сказал своему заместителю таким спокойным тоном, словно пригласил прогуляться:
— Сходим-ка туда, Александр Демидович.
Сказал «сходим», а сам побежал пригнувшись и зигзагом, побежал навстречу отходившим бойцам; Шляпников не отставал от него.
Лишь два офицера-чекиста оказались перед отступавшими. Нет, они не кричали, не угрожали своими автоматами. Они просто спешили туда, откуда только что отошли солдаты. И сначала один из отступавших остановился, присоединился к офицерам, потом — другой, третий... А чуть погодя цепочка солдат прыгнула в окопы, до которых фашистам оставалось всего несколько десятков метров.
Положение было восстановлено, однако фашистов наседало столько, что Бочманов и Шляпников поняли: хотя и на короткое время, но из деревни Брагино придется отступить. И тогда Бочманов по-прежнему спокойным голосом сказал Шляпникову:
— Забирай оперативные документы, нашу машинистку и задержанных. С этой минуты ты отвечаешь за их целость и сохранность.
Подумал и добавил:
— Пробирайся в Гущино, где сейчас командный пункт бригады. И своего связного захвати в помощь.
К этому добавлю лишь одно: понимая, что Шляпникову со связными будет почти невозможно уследить за документами и арестованными, Бочманов вдогонку за ними послал и своего связного.
Кто из двух чекистов проявил большее мужество — не берусь решать. Оставшийся в жарком бою или другой, вырвавшийся почти из окружения, доставивший на новый командный пункт бригады в целости и сохранности и оперативные документы, и арестованных. Ясно одно: в этот день они оба сполна доказали свою верность чекистскому долгу, верность присяге.
Прибыл Шляпников в деревню Гущино, по-хозяйски расположился на новом месте и тут узнал, что в бою за деревню Брагино пал смертью храбрых его начальник — капитан государственной безопасности Бочманов.
Было несказанно жаль Бочманова, за эти месяцы ставшего не просто начальником, но и учителем, другом. Была и некоторая оторопь: выходит, с сего часа Шляпников один отвечает за всю огромную работу, возложенную на контрразведчиков? Единственное, что он себе позволил: сведя густые черные брови, какое-то время посидел молча. Потом спросил устало:
— Что у нас сегодня по плану работы?
Никого не было в избе, когда он задал этот вопрос. Да и не людям, а самому себе адресовал его. Как строгое напоминание о том, что на войне каждая секунда имеет особую цену.
На сегодняшний день, если следовать плану работы, еще предстояло зайти к командованию бригады. Готовясь к встрече, Александр Демидович и сделал вот эту выписку из «Памятки немецкому солдату»: «У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик...»
Только потому сделал эту выписку и пошел с ней к командованию бригады, что позавчера один из молодых лейтенантов, проводя политинформацию, много негодующих слов обрушил на фашизм, а хотя бы одного факта, разоблачающего его гнусный облик, не привел.
Может быть, эта выписка поможет молодому лейтенанту, натолкнет его на нужные мысли?
Возможно, кому-либо покажется, что в данном случае чекист Шляпников ломал голову над вопросом, который к его прямым обязанностям не имел никакого отношения. Но сам он считал иначе, ибо твердо знал, что несет ответственность за все, происходящее в бригаде, за все, что способно хоть в какой-то степени повлиять на ее боеспособность. Несет наравне с командованием бригады. Мог жет быть, даже чуть больше.
После разгрома под Сталинградом фашистская правящая верхушка была вынуждена объявить в Германии траур, а Геббельс, выступая по радио, признал: «Мы переживаем на востоке военное поражение. Натиск противника в эту зиму предпринят с ожесточением, превосходящим все человеческие и исторические представления». Казалось бы, урок преподан отличный, но уже в середине апреля 1943 года Гитлер подписал оперативный приказ, в котором говорилось: «...Этому наступлению придается решающее значение. На направлении главного удара должны быть использованы лучшие соединения, наилучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов».