Айше была одной из тех немногих клиенток, которые оправдывали сам смысл ее жизни и работы — одинокой, несчастной женщиной, попавшей в беду. Когда-то Кристина стала заниматься психологией только для того, чтобы иметь возможность помогать таким людям. С наслаждением она осознавала, что в этом случае от нее не требовалось лгать, вкрадчиво вбрасывая в чью-то и без того проблемную семейную жизнь семена разрушительных идей. Ей не нужно было манипулировать и рассчитывать, играть и побеждать. Перед ней просто находился человек, нуждавшийся в ее помощи и утешении, и Кристина завороженно прислушивалась к тому, какая радость рождается в ее душе в процессе такой помощи.
Айше была крымской татаркой, вышедшей вопреки воли родителей замуж за бесшабашного русского парня Кирилла. Вскоре пара выиграла грин-карту и переехала в США, где ее и застала российская аннексия Крыма. Ссоры в молодой семье начались еще во время украинского Майдана, а после мартовских событий 2014 года Кирилл радостно заявил, что теперь в российском Крыму открываются удивительные перспективы, и им стоит вернуться. Айше отказалась. В итоге они развелись, и Айше, оставшись в Штатах, ударилась в активизм, пытаясь найти в Америке поддержку для своего народа. Вскоре в Симферополе арестовали ее отца, дав понять, что это — месть за бурную деятельность дочери. Напуганная, раздираемая разными оттенками чувства вины, но так и не решившаяся вернуться назад из-за угрозы расправ, Айше пришла за помощью к Кристине.
Кристи, в свою очередь, старалась держаться в стороне от политики, демонстративно не обращая внимания на набирающий с каждым годом обороты маховик российско-украинского конфликта. У нее, как и у многих уже давно погрузившихся в американскую жизнь эмигрантов, довольно успешно получалось не знать, не вникать и не касаться сложных тем. Но случай Айше был важен ей не по политическим мотивам. Когда-то давно она сама тоже оказалась в Америке — без мужа, без денег и без возможности решить семейные проблемы на родине. И потому она была рада помогать Айше с каждым шагом, сделанным девушкой поверх еще дымящихся обломков ее прежней жизни. После таких консультаций Кристина наслаждалась неожиданным ощущением собственной праведности — таким важным источником, дающим ей силы для нового витка мошеннических авантюр…
Телефон в офисе зазвонил неожиданно, когда она уже собиралась пойти домой. Кристина взглянула на часы — было около семи вечера. Кто мог звонить ей на рабочий номер в такой час? Она подняла трубку и услышала голос Ральфа Хиггинса. Что-то страшное показалось ей в этом голосе — непривычная глухота и надломленность, не свойственная этому далеко не самому слабому человеку.
— Кристина, я хотел отменить нашу встречу в четверг, — ровным, безжизненным тоном сообщил он. — Я не смогу прийти.
Пауза. Кристина постаралась вложить в свой голос максимум предусмотрительности.
— У вас что-то случилось?
— Да. У меня будут похороны. Моя дочь погибла. Жена и дочь.
Кристина застыла с трубкой в руках, пытаясь переварить услышанное. В мозгу молнией вспыхнули слова Жени: «Черт, ну должен же быть выход!». Выход был. Он уже случился, этот выход. Еще не пришедшая в себя от шока, Кристи тем временем с профессиональной точностью почувствовала, что в таком состоянии, как Хиггинс, люди меньше всего помнят о запланированных встречах и сорванных планах. Ральф любил дочь больше всего на свете, и никогда бы не позвонил психологу только для того, чтобы отменить консультацию из-за похорон. «Он хочет прийти, и прийти сейчас. Ему важно было понять, на месте ли я, и смогу ли его принять. Ему больше некуда сегодня пойти», — стремглав пронеслось у нее в голове.
— Вы можете прийти сейчас, если вам так будет легче, — ответила она на незаданный вопрос, чувствуя, как наполнявшее ее еще недавно ощущение сакральности после разговора с Айше сменяется почти что паническим страхом.
— Если можно. Я буду через полчаса.
— Приезжайте. Я дождусь вас.
Кристина положила трубку и машинально подумала, успеет ли она заскочить домой за полчаса. Она снимала офис в Окленде, в доме напротив арендуемой ею квартиры, буквально в нескольких шагах от своего жилья. Однако Кристи понимала, что ей просто нечего делать дома. Она слишком нервничала, чтобы есть, и потому просто достала из шкафа пакет засушенных вишен — приятных сладостей, способных ненадолго заглушить голод. Что должен чувствовать человек, получивший извещение о смерти кого-то, кому он усиленно желал смерти? Теоретически она, наверное, должна была бы ощущать облегчение, но вместо этого Кристина чувствовала лишь тошнотворный страх, ужас и вину — необъяснимую вину, смешанную с еще более необъяснимой тревогой.