Кристина не сомневалась — за это чувство собственной нужности, за свою востребованность среди чекистов Женя без колебаний пожертвует ею. Ей было все равно, арестуют Кристину или нет. Сестра была нужна ей как инструмент для получения информации и влияния на «объекты» — инструмент, без которого исчезала вся Женина ценность в глазах разведки. И эта ценность была для Евгении, пожалуй, важнее самой жизни.
— Мне не нужна эта честь, — жестко ответила Кристина, отстраняясь от нее. — Я уже сказала, я больше не в деле. Уверена, твои друзья смогут найти другое применение твоим талантам. Если же нет — тогда, прости меня, Женя, но грош цена таким «друзьям», для которых ты сама по себе ничего не значишь.
Она задела ее больное место, и тут же поняла это. Женя вспыхнула, придвинулась еще ближе и прошептала:
— Ты думаешь, мы в игрушки играем? Это работа, важнейшая работа на благо страны! Информация, которую мы получаем, способна изменить судьбу целых стран, предотвращать войны… А заниматься этим тебе придется. Ты же не хочешь, чтобы американские власти узнали, что ты делала все это время? Как у вас в стране, комфортные тюрьмы? Ты же девушка нежная…
Кристина выдержала ее взгляд и усмехнулась ей в тон. Может быть, сестра до сих пор считает ее хрупкой и недалекой «куклой Барби» из детства? Но с тех пор Кристине пришлось многое пройти и выстрадать, а ее образование и опыт научили хорошо понимать людей.
— Они ничего не узнают, — дерзко ответила она. — Потому что в таком случае несколько ваших текущих операций будут загублены, в том числе гораздо более успешные, чем Хиггинс, так?
— А ты поумнела не по годам! — рассмеялась Джеки, и в ее голосе послышалось одобрение. — Ну хорошо, будь по-твоему. Но запомни, сестренка: захочешь все бросить — и у тебя больше нет ни родины, ни сестры. Живи в своей Америке, перебивайся, как говорится, «на одну зарплату», и забудь даже дорогу сюда. Здесь предателям не рады, и лучше тебе не проверять это на опыте. Если ты согласишься помочь, то знай, что в любой точке мира у тебя будут верные друзья, которые всегда придут на помощь. У тебя всегда будут деньги, и ты всегда будешь знать, что тебя ждут дома и встретят, как героиню. И всегда сможешь вернуться насовсем. Так что выбирай.
«Друзья, которые убьют тебя, как только ты им помешаешь», — пронеслось в голове у Кристины.
— Дай мне время подумать, — произнесла она вслух, отводя глаза. Ей действительно нужно было осмыслить все, что она узнала. Голова взрывалась, и Кристина чувствовала, что больше не выдерживает Жениного напора. — Мне нужно будет уехать…
— Куда? — тут же насторожилась Джеки.
— К нам домой, в Гатчину. Я так долго там не была. Места знакомые надо навестить, могилу родителей…
— А вот это правильно, — улыбнулась Женя и с неожиданной теплотой добавила. — А знаешь, все еще может получиться. У нас с тобой. Мы же сестры, Кристи, не забывай. Мы — родные сестры…
Поезд стучал колесами, одним своим стуком будя сотни воспоминаний из детства. Кристина ехала из Москвы в Петербург, такой привычной когда-то дорогой. Она сама не могла сказать, почему не воспользовалась самолетом — может быть, потому, что слишком устала от аэропортов, пока с пересадками добиралась из Сан-Франциско. И теперь Кристин Уоррен впервые ехала по дороге, по которой так много раз ездила когда-то с родителями и сестрой маленькая Кристина Матвеева. Кто ты теперь, Кристи?
Если Москва и Петербург преобразились за последние десятилетия, то пространство между ними оставалось все тем же — заброшенные деревни, маленькие унылые городки и бескрайние золотые с багряным леса. В голове вновь и вновь крутился вчерашний разговор с Женей и мучительная необходимость делать выбор. Если она согласится работать на русскую разведку, она сможет полноценно жить на две страны, наслаждаясь теплом воспоминаний и впечатлений из обеих своих жизней. Однако сама мысль о том, чтобы снова лгать людям и разрушать их семьи, претила ей. Кристина безошибочно чувствовала, что после всего случившегося не сможет, просто органически не сможет больше солгать клиентам, а от мысли о Хиггинсе ее начинало колотить, как в лихорадке. Все, чем она занималась раньше, каждое слово, увертка и хитрость, каждая изощренная манипуляция вызывали теперь физическое отторжение, доводящий до головокружения стыд. Как объяснить ее обезумевшей сестре, что она действительно не может больше этим заниматься? Как донести до зомбированного ума Джеки, что мысль о работе на Россию вызывает у нее не вдохновение, а ужас, не сравнимый с обычным мошенничеством?