— Мне больше нечего тебе сказать, — отрезала она. — Меня могут убить за этот разговор. Я уезжаю. По крайней мере, я сделала все, что могла.
Она отвернулась, боясь расплакаться. Пусть даже она была неискренна в каких-то мелочах, но ведь она ни в чем не лгала ему по сути! Его неверие обжигало, пугало, волновало и било по сердцу, словно плеть. Ничего на данный момент не было больнее, чем это невыразимое в своей жестокости неверие. Она ведь действительно всем на свете для него пожертвовала! Разве то, кем она была, могло сравниться с тем, что она сейчас сделала? О возвращении в Америку не было и речи. При таком настрое Хиггинса ей оставалось только одно: вернуться в Россию и, почти не лукавя, рассказать Жене о своих проблемах. Не ее вина, что Ральф упрямо не верил ей. Она проиграла не только один разговор, но и всю свою дальнейшую жизнь…
— А где они работают? В КГБ или в агентстве «Незнакомка»?
Этот вопрос: глухой, сдавленный, неумолимый, обрушился, когда она уже сделала первый шаг к двери. Страх накрыл Кристину уже не смутной тревогой, а настоящей, парализующей волю паникой. «Держись», — приказала себе Кристи, чувствуя, как тошнотворная волна поднимается у нее в животе все выше, сдавливая сосуды.
— «Незнакомка» здесь не при чем! — жестко ответила она, оборачиваясь, и, едва справляясь с отчаянием, крикнула почти умоляюще: — Я же предупредила тебя!
Ральф шагнул к ней и до боли впился в ее руки чуть ниже плеч.
— Кристи, моей девочке было одиннадцать лет! Почему ты не предупредила меня тогда?
— Я не знала! — она дернулась, попытавшись вырваться. Вечерний ветер ворвался в окно и бросил ей в лицо горсть холодного морского воздуха. — Они сказали мне все только на днях. Я не могла знать!
— Они ведь не знают, что ты здесь, да? — зловеще прошептал Хиггинс. Похолодев, Кристина вдруг осознала — он убьет ее!
— Ральф, клянусь, я не знала, — заплакав, бормотала Кристи. — Я бы никогда не смогла такое сделать, если бы знала. Я бы не смогла с этим жить!
— Кто тебе сказал, что тебе придется с этим жить?
— Подожди! — она попробовала максимально отстраниться от него. — Я знаю некоторых людей, кто за этим стоит. Знаю имена. Мы должны сообщить об этом в полицию. Мы должны спасти твою девушку. Ты не сможешь это сделать без меня!
— Кто возглавляет агентство «Незнакомка»? — он сжал ее руки так сильно, что она вскрикнула от боли.
— Моя сестра, — выдохнула Кристи. — Я думала, она заинтересована только в новых клиентках, и просто зарабатывает деньги. Я представить не могла, что она связана со спецслужбами.
— Ты сообщала ей о своих клиентах?
— Я только упоминала иногда…
— Сколько это стоило?
— Нисколько… Это было неформально…
— Сколько стоила моя дочь?!
— Ральф, умоляю, хватит. Давай позвоним в полицию? Прошу тебя! Я все расскажу, только давай им позвоним!
Упоминание о сестре словно пробило какую-то броню в ее скованном обидой сердце. Неожиданное признание, которого она не собиралась делать еще пять минут назад, вновь накрыло чувством вины. Прорвавшаяся плотина осознания неизбежности прошлого даже перед лицом настоящего захлестнула ее сейчас. Может быть, Ральф был абсолютно прав, а может, его угрожающий напор подействовал на нее также, как когда-то в ранней молодости — психологическая тирания Майкла Уоррена. Это не имело значения. Хиггинс выиграл — ему удалось ее сломать.
— В этом нет необходимости, — раздалось сзади. В распахнувшихся дверях стоял Питер — тот самый полицейский из Окленда, разговаривавший с ней после пожара. Только теперь вместо полицейской формы на нем почему-то была куртка с большими буквами «ФБР». Питер отошел в сторону, и в дверь ворвалось несколько местных офицеров в форме, а за ними — еще несколько в штатском. Ральф с сожалением отпустил ее.
— Кристин Уоррен, вы арестованы за шпионаж и соучастие в убийстве, — услышала она, и сильные руки схватили ее за запястья, заворачивая их назад. Она не сопротивлялась, лишь во все глаза смотрела на Питера. Кристи была уверена, что больше никогда не увидит его, а теперь он, живой, настоящий, и все так же необъяснимо обаятельный, подошел к ней вплотную.
— Я слышал, вы хотите все рассказать? — уточнил он. — А я ведь давал вам такую возможность еще несколько месяцев назад.
Ощущение наручников и сведенных рук было непривычно, и постоянно напоминало о том, как круто и необратимо изменилась в эту минуту ее жизнь. И все равно после холодной ярости в глазах Хиггинса и ощутимого страха смерти она смотрела на Питера с облегчением.