— Что это за балаган? — спросил он, не поздоровавшись, у Светланы, которая готовила массовку; она встала на рассвете, и уже успела умаяться, но считала, что дела идут нормально — «эсэсовцы» были вовремя «обмундированы» и доставлены на место. Однако они-то и возбудили первое недовольство Сергея Константиновича.
— Цирк? Ряженые на манеже?
Действительно, «эсэсовцы» вызывали живейшее любопытство прохожих.
Молча признав оплошность, Светлана поднесла к губам мегафон и объявила:
— Вниманию участников массовки! Просьба немедленно пройти в помещение театра. Не задерживайтесь, не задерживайтесь, товарищи. — В спешке она чуть было не сказала «товарищи «эсэсовцы», но вовремя остановилась.
— Вы видите, Саша? — обратился режиссер к автору. — Без меня они не могут сообразить, что мы приехали работать, а не веселить зевак! И я вас уверяю, это только начало. Мы еще нахлебаемся, поверьте. Кстати, Наташа, где ваша гитара? — повернулся он к актрисе.
— Прусаков сказал, что гитара на месте.
Прусаков был ассистент по реквизиту.
— Тогда берите и осваивайте.
Наташа, а точнее, Наталья Петровна, много играла в кино и телевизионных постановках, однако мало кто знал, что ей до чертиков надоели положительные интеллигентные героини с задумчивым и грустным взглядом, раз и навсегда определившим ее амплуа, и она давно мечтала испытать свои силы в роли отрицательной, хотя бы в небольшой. Привлекало ее и еще одно мало известное поклонникам актрисы обстоятельство — Наталья Петровна в кругу друзей любила спеть под гитару, теперь эта возможность представилась ей на экране, и она не без волнения отправилась искать Прусакова.
А режиссер, оставив автора, быстро прошел в театральный зал, где уже хозяйничал Генрих со своей группой. Сейчас он стоял в проходе в позе Наполеона, скрестив на груди руки, и скептически рассматривал сцену.
— Привет! — лаконично приветствовал он Сергея Константиновича.
— У тебя-то хоть все готово?
— Верхняя камера в порядке, — уклончиво ответил шеф-оператор.
— Почему верхняя? Мы же решили сначала снять крупно! — сразу заподозрил очередную неполадку режиссер.
Снимать певицу предполагалось с двух точек — из ложи второго яруса общим планом, захватывая часть зала с «эсэсовцами», и крупно — из оркестровой ямы. Тут-то и была неувязка: камера устанавливалась низковато.
— Ну поставьте ее на партикабль! — воскликнул режиссер. — Неужели и это проблема?
— Партикабль не привезли.
— Почему?
— Думали, обойдемся.
— Чем думали? — спросил режиссер тихо. Он чувствовал, как колотится сердце и выступает на лбу пот. «Вот так еще немножко нервов и... инсульт, инфаркт...»
— Не лезь в бутылку, — огрызнулся Генрих. — Ты что, первый раз замужем? Сейчас привезут, а пока сверху снимем.
— Штаны бы с тебя снять...
— Ну вот! — Генрих оглянулся, чтобы увидеть, кто слышал обидные для него слова. — Мы же вместе смотрели.
— Мое дело посмотреть, а твое точно рассчитать...
— Ладно. Виноват, исправлюсь, экселенц. Светлана, массовка готова?
— Минутку, Генрих.
— Что еще? — обернулся режиссер.
— На два слова, Сергей Константинович... — Она поманила его в полузакрытую ложу. — У вас очень плохой вид.
— Вы хотите загримировать меня под Илью Муромца? Но в этом бардаке и Илья...
— Вам нужно прийти в себя.
И она достала из сумки маленькую бутылочку с коньяком.
Режиссер посмотрел хмуро. Он знал, что выпить необходимо, однако ему хотелось преодолеть угнетенное состояние собственными усилиями, а их, он чувствовал, не хватало. «Плохо, плохо со мной, — подумал Сергей Константинович, беря из рук запасливой Светланы пластмассовый стаканчик. — И все видят, что плохо. Немедленно покончить с этим, немедленно... Вот этот стакан — и точка. По крайней мере, здесь, в экспедиции... Последний».
Он с отвращением проглотил тепловатую жидкость.
— Спасибо, Светлана. Где вы добыли коньяк так рано?
— Спрятала с вечера.
— Для меня?
— Да.
«Как скверно!»
— Спасибо. Я слишком много нервничаю. Нужно кончать с этим...
Он протянул ей пустой стаканчик.
— Я пойду рассаживать массовку, — сказала Светлана.
— Идите. Я сейчас...
Стало легче. Он облокотился о барьер и посмотрел, как занимают места «эсэсовцы». Генрих следил за ними в глазок камеры и давал распоряжения:
— Первый ряд полностью, второй тоже, третий до прохода, а вот эти трое не в кадре...
Сергей Константинович вышел из ложи и прошел по коридору к Генриху.
— По-моему, ничего, — сказал тот, уступая режиссеру место у камеры.