— Что, Дозорцев научил? — заинтересованно спросил он, — Самбо?
— Да, самбо.
— Гляди ты! Ну и разведчица!
— А что? Разве плохо?
— Нет, почему же? Еще бы оружие. Но оружия небось не дали?
— Разведчику необязательно оружие. Лучше хорошие документы.
— Это конечно.
— А у тебя есть документы? У меня какой-то аусвайс потрепанный. Как бы не влипнуть с ним.
— Потрепанный — это хорошо. Надежнее потрепанный.
— По аусвайсу я Аделаида, понял? — сообщила Зоська. — А тебя как по документу?
— А все так же: Антон Голубин.
— А разве не заменили? Полагается же заменить имя и фамилию.
— Зачем менять? У меня документ незаменимый, — он тихонько двинул бедром. — Револьвер системы «наган».
— Ой! — удивилась Зоська. — Как же это? А вдруг проверка?
— На случай проверки это понадежнее твоего аусвайса.
Унимая дрожь, Зоська настороженно примолкла — то, что у Антона оказалось оружие, ей не понравилось. Зачем оружие? Так бы они спокойно пробирались проселками, выдавая себя за селян из какой-нибудь дальней деревни, в случае задержки и обыска — в карманах ничего подозрительного, как и учил Дозорцев. А тут — наган! Как бы через этот наган не провалить задание и самим не погибнуть.
— А в штабе там знают, что ты с наганом?
— Я сам лучше знаю, с чем мне идти.
— Ой, я боюсь...
— А ты не бойся. Ты на меня положись. Уж мы как-нибудь, — проговорил он игриво и, сжав ее плечи, вдруг поцеловал возле губ.
— Ой! Ты что?
— Ничего, ничего... Знаешь, после той встречи утром я не мог себе места найти.
— Это почему? — в сладком предчувствии спросила Зоська.
— Потому. За тебя испугался.
— О, дурачок! Ну чего ты? — ласково сказала она, невольно прижимаясь в сене к его широкой груди. — Я уже не маленькая. Уже ходила в Михневичи. Помнишь, как там Стукачева повесили?
— Михневичи что? Михневичи тогда рядом были. А тут километров тридцать. По прямой если.
— Так ты за меня испугался? — переспросила она, блаженно улыбаясь в темноте. Это его признание показалось ей таким странным и таким сладостным, что она захотела снова услышать его.
— Ну. А ты это... Уже согрелась, — объявил он, все теснее обхватывая ее за плечи. Она чувствовала на своем лице его разгоряченное дыхание, сердце ее учащенно забилось, отходящими от стужи пальцами она молча вцепилась в его сильные руки. Но он с настойчивой силой все больше наваливался на нее, руки его скользнули под кожушком к ее бедрам, и она, испугавшись, вскрикнула:
— Ты что! А ну брось! И прочь руки, а то...
— Что?
— Кричать буду!
— Да?
— А ты думал?
— Ну что ж, — сказал он, подумав, и вдруг разнял у нее за спиной свои длинные руки. — Кричать не стоит. Спать будем.
Зоська промолчала, отходя от минутного возбуждения, удобнее закуталась в полу кожушка.
— Ты это не думай. Я не такая.
— Ладно, — сказал он устало. — Считай, я пошутил. Пошутить же можно?
— Пошутить можно. Но надо знать как.
— А ты, гляжу, злюка.
— Пусть злюка...
— Вот уж не думал.
— Может, пойдешь один? Пожалуйста! Плакать не стану.
— Пока погожу, — не сразу ответил он и умолк. Она тоже умолкла, почувствовав, что такой разговор — почти ссора, а ссориться с ним ей совсем не хотелось.
Закопавшись по плечи в сено и вдыхая его крепкий травяной аромат, Антон сделал вид, что засыпает. От Зоськи он слегка отстранился, оставляя ее в належенном им углублении. Конечно, вместе под кожушком было бы теплее обоим, но Антон не хотел лезть к ней. Еще подумает, что ему только это и надо, что за этим он и бежал следом, догоняя ее в ночи. Но для него вовсе не это было в ней главное, и не затем он догонял ее, едва не потеряв на болоте. Хотя, разумеется, он был мужчина, и она немало влекла его своей юной женственностью.
Теперь он не помнил даже, когда все началось. Возможно, с той вечеринки в Заглядках, когда он танцевал с нею «страдание», или скорее с того заполошного дня, когда отряд Кузнецова, оставив обжитой лагерь в Селицком лесу, поспешно перебазировался за болото. На новом месте их встретила промозглая глушь старого ельника. Уходя от преследования, они были голодны и устали как черти. После короткого отдыха командир взвода выделил троих партизан оборудовать отрядную кухню. Двое отправились на поиски чистой воды, а Антон принялся за устройство очага-топки, — под их закопченный таган надо было выкопать ямку. Он сразу с запалом взялся за дело, угрелся, вспотел и, подумав, что надо снять полушубок, увидел Зоську. Неслышно подойдя к нему сзади, та стояла и улыбалась.
— Что, помогать пришла? — спросил он, тоже улыбнувшись.