— Превосходно. Только в промежутках не забывай почитывать вновь принятый уголовный кодекс, указы и служебные инструкции, — самым безобидным и мирным тоном посоветовал Рона и с серьезной миной пояснил свою мысль: — Это чтобы у тебя, как писателя, всегда была живая связь с действительностью, не так ли? Кстати, если у тебя нет сейчас ничего срочного по службе или сверхсрочного по литературным делам, не поехал ли бы ты со мной во Дворец бракосочетаний? Дело в том, что сегодня дочь моего старого друга Белы Имре, ты его знаешь, выходит замуж.
Молодые супруги подошли к столу и по очереди поставили свои подписи в книге регистрации брака.
Молодой человек был одет в смокинг, невеста — в длинное белое платье. Ее головку украшала такая же белая шляпа с ажурными полями. В руках она держала подобающий торжественному случаю букетик вербены.
Муж и жена поцеловались, и, пока представительница мэрии приглашала в зал гостей, прибывших для поздравления молодых, виновница торжества поискала взглядом отца.
Бела Имре сидел в первом ряду. «Только не расчувствуйся, папочка!» — прочел он в ласковом взгляде дочери. Имре послал ей ответный взгляд: «Не беспокойся, все будет в порядке!» Отец не мог отвести глаз от разрумянившейся, чуть смущенной, полной счастья новобрачной.
Додек, Рона и Кути расположились во втором ряду, за спиной Имре. Рядом с ними сидела и Тереза Кипчеш.
Капитан Кути почти не следил за церемонией. Все его внимание было приковано к секретарше Белы Имре, которую он видел впервые.
Тереза, разумеется, заметила это необычное внимание со стороны долговязого молодого человека. Уголки ее губ подрагивали от внутреннего смеха, но она должна была себе признаться, что это откровенное любопытство ей отнюдь не неприятно.
Профессиональные фотографы и их коллеги — любители трудились вокруг новобрачных в поте лица. Среди них был и Каррини. Он снимал всех подряд, но главным образом тех, кто дольше и горячее обнимал молодых, справедливо полагая, что это либо родственники, либо старинные друзья дома.
Итальянцем никто не интересовался.
Была, однако, минута, когда у него екнуло сердце: ай, ай, неужели провал? Имре встал подле дочери, итальянец оказался напротив, и его блиц тотчас вспыхнул. Но для повторного снимка не оказалось времени — Имре поднял руку и заслонил ладонью лицо.
— Прошу вас, уйдите, оставьте это! — сказал он фотографу довольно резко.
Каррини испугался. Повернувшись спиной, он поспешил к выходу, у него лишь хватило смелости тайком оглянуться, не идет ли кто-нибудь за ним.
Нет, никто его не преследовал. Гости были поглощены новобрачными или оживленно беседовали.
Тогда он, подождав немного, незаметно вернулся в зал.
Имре разговаривал с родителями зятя, а сам старался отогнать одно полузабытое воспоминание, почему-то всплывшее именно сейчас.
В сорок шестом году, когда он в сопровождении двух конвоиров с автоматами шел по коридору в зал суда, вот так же внезапно перед ним возник какой-то фоторепортер и точно так же в упор ослепил его блицем. А потом, уже в зале суда, когда он сидел на скамье подсудимых с теми же стражами по бокам, это повторилось — тот же фотограф вынырнул из рядов и еще раз сфотографировал его. Камера скрывала лицо фотографа, и по сей день Имре так и не знал, кто это был. Ни в одной венгерской газете он не встречал этих своих фотографий, хотя внимательнейшим образом просмотрел все до одной.
К новобрачным подошел Додек. Нора с радостью обняла старика.
— Дядюшка Пишта! Я так рада, что вы здесь.
— Ты прекрасна, дочка! Желаю тебе счастья.
— Вы будете первым, кто станет качать моего малыша. И если это будет мальчик, мы назовем его обязательно в вашу честь Иштваном.
— Спасибо, Нора. — Старик не на шутку растрогался. Потом он повернулся к молодому мужу.
— А это мой супруг, — шаловливо сказала Нора.
— Добрый молодец! — Старик с чувством пожал ему руку.
— Кроме того, он умница, скромный, деловой и все такое прочее, — засмеялась она.
Стоя в сторонке, Рона притянул к себе Кути и шепнул ему на ухо:
— Видишь, какой ты лопух? И здесь опоздал. А ведь я все время говорил тебе — девица на выданье!
— У меня не было бы никаких шансов, — так же тихо ответил Кути. — Парень киногерой, да и только.
— К тому же способный инженер. Тридцать лет, а он уже руководитель отдела на химическом комбинате, — добавил Рона.
— Руководитель отдела? — Кути иронически пожал плечами. — Это и я смог бы! Вот если бы ты сказал, что он директор театра.
Кути оглянулся, ища глазами Терезу Кинчеш. Она в это время как раз подошла, чтобы поздравить молодых.
Настала очередь Роны. Он тоже двинулся к молодоженам. Нора ласково обняла его.
И опять послышался щелчок фотоаппарата Каррини.
Кути тоже приветствовал молодых. Правда, он пробормотал что-то невнятное: то ли поздравление, то ли просто представился, вероятнее всего, и то и другое вместе.
— Мы ждем вас в банкетном зале отеля «Рояль», — сказал Имре подполковнику. — Додека ты захватишь в своей машине.
Новобрачные и гости уже спускались по лестнице. Молодые сели в украшенный цветами черный «мерседес».
Каррини покинул Дворец бракосочетаний одним из последних.
Венский отель «Тигра» относится к тому разряду фешенебельных гостиниц, которые своей роскошью и помпезностью служат скорее для того, чтобы поражать воображение простых смертных, нежели служить для них кровом и приютом. Разумеется, среди смертных также имеются исключения: господа миллионеры, аристократы, дипломаты высоких рангов и всемирно известные жрецы искусств.
Один из пятикомнатных апартаментов в третьем этаже занимал Гордон Бенкс. В соответствующей графе гостевой книги было обозначено: «дипломат». Высокий, атлетического телосложения, коротко подстриженный, седой мужчина лет шестидесяти, со скупыми жестами и повелительной манерой говорить, он являл собой тот тип людей, которые привыкли повелевать и не терпят ни возражений, ни малейшей фамильярности. Серо-голубые глаза его смотрели холодно и пристально, и, когда он по привычке их щурил, казалось, что из-под тяжелых век поблескивают две льдинки, таким жестким и беспощадным был взгляд.
Все окна в огромной гостиной, служившей Бенксу одновременно и кабинетом, были наглухо задернуты тяжелыми портьерами, которые не пропускали ни посторонних взглядов, ни солнечного света. Бенкс сидел во главе небольшого стола для совещаний, напротив него помещался Каррини, а по бокам от итальянца еще двое. Справа — Нандор Саас, тот самый свидетель обвинения, который настрочил донос на Белу Имре и потом внезапно исчез, даже не явившись в трибунал. Слева — массивный, широкоплечий мужчина с угрюмым, словно вытесанным из грубого камня, лицом. Его звали Стенли Миллс.
На столе была навалена груда крупно увеличенных цветных фотографий — добыча Каррини, привезенная им из Будапешта. Бенкс внимательно их рассматривал, не пропуская ни одной.
— Хорошая работа, — изрек наконец Бенкс, откладывая в сторону последний снимок. — Здесь есть все, кто нас интересует?
— Все люди, которых мне заказали, сэр! — отчеканил Каррини и несмело добавил: — И кроме них, еще кое-какие людишки, которые, по моему скромному разумению и с вашего разрешения, сэр, смогут пригодиться.
— Правильно. Теперь покажите мне всех главных действующих лиц. — Бенкс обратился к Саасу и Миллсу: — Вы оба подойдите. Да поближе.
Каррини приступил к объяснениям:
— Вот это Бела Имре перед зданием своей конторы. Называется «Энергетика». Ездит он на черном «мерседесе», на этом снимке хорошо виден номер. Бывает в министерстве, вот здесь он подписывает соглашение о сотрудничестве...
— Постойте, — прервал его Бенкс. — Кто эти люди, женщина и мужчина, которые подписывают тоже, рядом с ним?
— Женщина — Елизавета Городкова, руководитель родственного института в Ташкенте, а мужчина — Рудольф Зингельбаум, директор института «Зоннерг» в Восточной Германии.