Каррини вынул из внутреннего кармана маленький магнитофон и включил его.
— Вы слышите голос телевизионного репортера...
От волнения Каррини включил запись в середине, послышались слова:
«...подписали программу «Солнце-12», которая имеет целью использование солнечной энергии в мирных целях...»
— Выключите! — приказал Бенкс. — Этого достаточно. Остальное я прослушаю сам. — Он откинулся на спинку кресла.
— «Солнце-12»! — повторил он с раздражением и повернулся лицом к окну. — Значит, эта опубликованная программа носит номер двенадцать. Но, по нашим сведениям, готовятся уже тринадцатая и четырнадцатая программы под тем же кодом! Вот что нас интересует сегодня. И с полной документацией.
После короткой паузы он кивнул Каррини:
— Продолжайте. Что это за человек? — Бенкс поднял со стола фотографию, на которой были изображены Нора и Рона.
Каррини взглянул на номер, написанный карандашом на обороте фотографии, и стал листать свой блокнот.
— Балинт Рона. — Он пожал плечами. — Какой-то приятель Белы Имре.
— А яснее?! — прикрикнул на него Бенкс. — Вы, я вижу, ничего о нем не знаете. А вы?
Нандор Саас нерешительно приблизил к глазам фотографию.
— Балинт Рона... Он здорово постарел.
— Но вы его знаете?
— Еще бы! Этот Рона пытался выгородить перед судом Имре еще тогда, в сорок шестом, выступал свидетелем защиты. В то время, помнится, он служил в народной полиции. Имел звание, кажется, лейтенанта.
— А теперь? — глаза Бенкса сузились.
— Не знаю.
Бенкс нетерпеливо выхватил фотографии и протянул их Миллсу.
— Немедленно узнать, кто этот Рона сейчас! Контрразведчик? Следователь? Резидент?
— Слушаюсь, сэр. — Миллс вскочил и быстро вышел.
Бенкс продолжал рыться в куче фотографий, выбирая то одну, то другую.
— Нора Имре? Хорошенькая. А это ее муж?
— Да, Габор Жакан, — подсказал Каррини. — Он инженер, руководитель отдела на химическом комбинате.
Бенкс отмахнулся.
— Понятно. Ага, вот он — Иштван Додек! — Бенкс разложил перед собой все фотографии, на которых фигурировал Додек. — Совсем старик, развалина. — Внезапно он смешал все фотографии и пододвинул их к Саасу. — Рассмотрите внимательно. Потом доложите, знаете ли вы кого-нибудь из этих людей.
Саас напрягся, словно обнюхивая лица, изображенные на фотографиях.
— Нет, сэр, я никого здесь не знаю. В этом я абсолютно уверен.
— Так ли уж уверены? Взгляните лучше еще раз. Очень скоро вы встретитесь с ними, и, наверное, вам будет не очень приятно, если кто-нибудь из них узнает вас в лицо прежде, чем вы его.
— Это мне ясно, сэр. И все-таки я утверждаю: не знаю никого.
— Хорошо. — Голос Бенкса вновь звучал холодно и однотонно.
Вернулся Миллс. Он доложил:
— Ваше поручение передано, сэр. Проверка пойдет по третьему каналу. Обещали провести максимально быстро.
Бенкс сделал вид, будто эта сторона дела его уже не интересует. Он пододвинул к себе те снимки, на которых Бела Имре держал в руках портфель-«дипломат».
— Операция связана с риском, но игра стоит свеч. Во всяком случае, мы должны ошеломить Имре. Со времени разбирательства его дела в народном трибунале прошло тридцать два года. Так что этому Имре сейчас даже во сне не может присниться, чтобы вдруг перед ним вновь возникли оба обвинявших его свидетеля. А произойдет именно так. Имре был оправдан за отсутствием доказательств, но преступления против человечества не имеют срока давности. Это отлично знает и он сам.
— А он не обращался к властям с просьбой о полной реабилитации? — спросил Саас.
— Возможно, намеревался. Но в потоке событий и суматохе тех лет просто не имел для этого времени. А позже и вообще забыл об этом. Белу Имре нужно заставить сотрудничать с нами. И мы сделаем это! Для вербовки используем документацию программы «Солнце», которую мы из него выжмем. Но это лишь повод. Нам нужен он сам. Все, что он знает, и все, что будет знать, должны знать и мы. У Имре много друзей и знакомых, высокопоставленных и имеющих влияние в их государстве. Кроме того, сейчас он выше всяких подозрений и хорошо информирован. Надеюсь, вы поняли?
Все трое мужчин, как по команде, наклонили головы.
— Роберт Хабер, второй свидетель обвинения, находится у нас и тоже готов к активным действиям.
Бенкс неожиданно замкнулся. В его памяти всплыл давнишний инцидент.
Стоял пронзительный, холодный март сорок шестого года. Роберт Хабер в обществе капитана союзных войск Томаса Форстера пересек западную границу Венгрии. Они тряслись на открытом «джипе» военной администрации.
Потирая замерзшие руки в помещении пограничного поста, Хабер сказал:
— Ну вот теперь я уже никогда не смогу обвинить этого подлеца Имре перед трибуналом!
— Как знать, господин Хабер, — равнодушно ответил ему Форстер.
Костлявый, с водянисто-голубыми глазами, торчащими в стороны ушами и осыпанным веснушками длинным лицом, Роберт Хабер рассчитывал, вероятно, на более теплый прием. Если не на почетный караул или фейерверк в свою честь, то по крайней мере на похвалу и признание его заслуг. А заслуги были, уверенность в этом сквозила далее в выражении глаз Хабера, и холодный прием, ему оказанный, обидел его, даже оскорбил.
Форстер не обратил на это внимания. Хабер был для него только человеческим материалом, который можно использовать теперь для любых целей. Ведь у Хабера просто не было другого выбора, кроме как работать на них, вывезших его на Запад. Между тем у Форстера выбор тоже был невелик. Кроме подонков типа Хабера, более ценный и стоящий материал почти не попадался. Приходилось работать с тем, что есть. И Форстер работал, работал и платил, но он не имел приказа свыше уважать кого-то вдобавок.
Роберт Хабер был из местных немцев, состоял членом «Фольксбунда». В октябре сорок четвертого года добровольно вступил в СС. В те дни уже не так много внимания уделялось соблюдению ритуала, и ему забыли вытатуировать знак и номер под мышкой.
Фронт между тем вплотную придвинулся к Будапешту. Хабер с другими эсэсовцами оказался на передовой и вскоре был ранен в плечо. Так в конце декабря он оказался в казарме, где действовал Бела Имре. Ранение Хабера было легким, и, дожидаясь полного выздоровления, он от нечего делать слонялся по коридорам и двору. Вот тогда-то он и встретился с переодетым партизаном. Вытянувшись в струнку, он отдал честь молчаливому лейтенанту.
Это случилось утром тридцать первого декабря.
В течение всего дня Хабер видел Имре несколько раз. Ему бросилось в глаза, что лейтенант избегает разговоров, держится замкнуто и уклоняется от контактов с другими офицерами, отделываясь двумя-тремя словами только по необходимости. Он, как и другие, объяснил эту манеру держаться надменностью чистопородного арийца, человека действия, а не пустой болтовни.
Тем не менее о странном лейтенанте Хабер доложил одному из своих начальников. И с этого начался тернистый путь Белы Имре.
Вербовка Нандора Сааса была заслугой того же Хабера. Нагловатый, с иголочки одетый, с ниточкой-пробором, молодой еще человек, Саас занимался спекуляцией на «черном рынке» процветавшем тогда на площади Телеки. Хабер подсунул ему партию краденого «товара» для продажи по указанию Бенкса. Сделка обещала большие прибыли, и король черной биржи, потеряв всякую осторожность, легко попался в расставленную западню. Его прижали в угол и предложили сделать выбор: либо передать его в руки экономической народной полиции, либо подписать обязательство и работать на Бенкса.
Не колеблясь, Саас выбрал последнее. Одним из первых его заданий было выступление в качестве свидетеля против Белы Имре в народном трибунале. Этой операции предшествовала, конечно, основательная подготовка.
Учитывая свои заслуги, Хабер надеялся, что новые хозяева здесь, на Западе, будут относиться к нему с уважением. Бенкс, однако, его просто презирал.
— Что сказал вам господин полковник в Будапеште? — сурово спросил он Хабера при первой встрече на пограничном посту.
— Приказал убираться и перейти границу, — пролепетал Хабер. — Сейчас, мол, нецелесообразно давать показания против Белы Имре.