Хольцман, мучимый размышлениями, не заметил, как у Мюллера с лоснящегося лица исчезла улыбка и как тот, вытерев рот краем салфетки, с удовлетворением потянулся и неторопливо поднялся.
Мюллер очутился рядом неожиданно, Хольцман заметил это, лишь почувствовав его дыхание. Фреди вздрогнул, но оказался прикованным к земле, прижатый тяжестью руки, которую тот опустил ему на плечо, усаживаясь рядом. От этого ощущения близости Мюллера Хольцмана охватила внутренняя дрожь, которая еще больше усилила хаос в его голове. Но вдруг в мозгу возникла мысль, которая успокоила его: «Разве Мюллер не предлагает мне свою дружбу?» Мысль эта не оставляла его, и Фреди, стараясь убедить в чем-то самого себя, произнес:
— Судьба неожиданно связала нас, Мюллер. Должен тебе сказать, я буду опираться на твой опыт...
— Я думаю, мы будем нужны друг другу, — ответил тот, похлопывая его по плечу.
— Скажи мне, прошу тебя, неужели доктор Краус всерьез думал об этой охоте?
Не выпуская его из цепких рук, Мюллер помолчал, словно обдумывая ответ, и снова Хольцмана обдало горячим дыханием:
— Не забивай голову заботами доктора. А если интересуешься, как доктор относится к тебе, скажу. Я заметил, он без воодушевления принял предложение Шмидта взять тебя с нами...
Хольцман покраснел, но промолчал. Грубые откровения Мюллера звучали настолько убедительно, что он без малейшего сомнения поверил в колебания Крауса. И пока Фреди, мучимый скорее стыдом, чем обидой, с растущим комком горечи в горле, продолжал молчать, Мюллер говорил не переставая:
— Я надеюсь, у тебя будет время понять, насколько они ценят свои «высокогерманские» задницы... — Опустив руку, которой крепко обнимал его, Мюллер похлопал по плечу Хольцмана и добавил: — Я не уверен, что Краус откажется от этой охоты. Родители его живут в Сант-Георге, и он, безусловно, не хотел бы, чтобы выжившие пациенты нашли его там... Я думал, ты знаешь, что твой шеф из Сант-Георга.
Хольцман кивнул. Сделал он это механически, не сознавая, насколько важно для него сказанное Мюллером. И хотя ему было неловко уже от самой мысли, что этот жирный и грязный Мюллер всем своим поведением предлагает ему дружбу, память вернула его к дням детства, первых лагерей в отрядах «гитлерюгенда», когда в парадном строю он должен был выслушивать речи похожих на Мюллера фюреров, особо подчеркивавших важность сохранения чистоты арийской расы. Он терзался от их показной эсэсовской мужественности, а про себя горько смеялся над заблуждениями своего отца, который с нацистским фанатизмом послал его служить великому фюреру. Сейчас он чувствовал стыд из-за того, что Мюллер завел разговор с ним среди бела дня, на виду у всех.
Из состояния задумчивости его вывел голос Мюллера. Тот что-то говорил, теперь уже щекоча ухо своим теплым дыханием и впервые называя Хольцмана по имени:
— ...Пусть дьявол всех заберет, дорогой мой Фреди... Ты молодой и должен выбраться из этого хаоса...
Говорил он на удивление уравновешенно и спокойно, как будто о чем-то самом обычном.
— Рискованно отправляться на эту глупую охоту... Мне бы не хотелось из-за тех идиотов терять людей... Понимаешь, Фреди, эти мерзкие типы сейчас готовы на все, и они хорошо вооружены... Перестрелкой мы можем привлечь к себе внимание американцев или русских. А это было бы не очень кстати... Я не верю, что нам удалось бы их провести... Эти «высокогерманские» задницы ведут себя так, словно у них целая эсэсовская дивизия, а не дюжина мальчишек, из которых только трое нюхали порох... Потому я и говорю — пусть катятся к дьяволу эти типы... Разве я не прав, Фреди?! — спросил он, выделив последнюю фразу, словно обращался к старому, испытанному фронтовому товарищу. Мюллер замолчал, глядя сбоку на Хольцмана и учащенно дыша сквозь расширенные ноздри и полуоткрытый рот.
Вслушиваясь в свое и его дыхание, Хольцман содрогнулся, но не от страха перед тем, что нарисовал ему Мюллер. Он опасался, не случилось бы того, чего он боялся с самого первого момента: как бы Мюллера не занесло. И только было открыл рот, чтобы обратить его внимание на окружающих, как тот снова заговорил:
— Я хочу, чтобы ты знал, Фреди: что бы ни случилось, ты можешь рассчитывать на меня...
Хольцман, удивленный, повернулся к нему и согласно кивнул. «Неужели тебе не ясно, что я тебя понял и тебе незачем больше это подчеркивать?» — хотел было сказать, но опять промолчал и лишь взглядом дал понять, что на поляне они не одни.
Мюллер тем же манером ответил, что понял его.
— Пройдемся до опушки леса, посмотрим дорогу... оттуда открывается чудесный вид на твой Линц...
Хольцман первый поднялся, оправил мундир и без слов, торопливым шагом двинулся через поляну. Мюллера словно бы на мгновение смутила его решимость. Прислонившись к стволу дерева, под которым они сидели, он с недоверием наблюдал за Хольцманом до тех пор, пока тот не скрылся в чаще. Тогда Мюллер встрепенулся, перебросил автомат через плечо, легко вскочил на ноги и широким шагом пошел за ним, оставив еду неубранной, а ранец открытым.
Приторные и слишком сильные запахи мужской косметики наполняли гостиную охотничьего домика. Не будь этих запахов, здесь чувствовалась бы свежесть, благоухающий аромат смолы и чистого дерева — запахи, которыми дышал каждый уголок этого дома до того момента, как доктор Краус и капитан СС Шмидт перешагнули его порог.
Уже через два часа после прибытия сюда эта пара производила впечатление гостей, приехавших на пикник. В халатах лиловых тонов, наброшенных на голое тело, в домашней обуви на босу ногу, они вышли из ванной и развалились в удобных полукреслах, словно времени у них было предостаточно. На свежевыбритых лицах не было и следа от той внутренней напряженности, что читалась на лицах охраны — тем и в голову не приходило заниматься своей внешностью. Их непосредственный начальник, Железный Мюллер, был достаточно мудрым, чтобы в подобных условиях не требовать от подчиненных соблюдения дисциплины и традиционного немецкого педантизма. Может, в этом вопросе его отношение к подчиненным было бы несколько иным, если бы он не знал слишком хорошо некоторые скрытые мотивы поведения офицеров. Вместе с тем его сковывал страх, как бы кто-нибудь из ветеранов не отбрил его перед всеми, как это сделал один из них перед выходом, озлобленно шепнув: «Неужели ты думаешь, что мы далеко уйдем с этими сволочами?!» С тех пор он не был уверен, что кто-нибудь из них не подозревает о его взаимоотношениях с капитаном Шмидтом. Все до некоторой степени облегчалось самими обстоятельствами — ведь у них под ногами земля горела, а Крауса, как и Шмидта, не настолько украшали воинские добродетели, чтобы они могли порицать солдат за неряшливость. Было и другое. Он один знал, что этим двоим важнее всего добраться до виллы гаулейтера Цирайса. Оттуда начнется другое путешествие, в которое, кроме него, не возьмут никого из этих парней. Их судьбу он знал наперед и потому позволял им больше, чем они могли от него ожидать.
Доктор Краус, сидевший ближе к открытому окну, молча проследил за уходом с полянки Фреди и терпеливо продолжал смотреть в том же направлении, словно чего-то ожидая. Увидев Мюллера, широко шагавшего сквозь кустарник, он обратился к Шмидту:
— Вы считаете, этот ваш Железный Мюллер в самом деле надежный человек?
Шмидт очнулся от дремоты, повернул голову и, не открывая глаз, сонно пробубнил:
— Герр доктор, сегодня вы задаете мне этот вопрос второй раз... Мюллер пять лет служил под моей командой. Неужели вам этого мало?
Краус промолчал. По его бледному, длинному лицу с круглыми блекло-голубыми глазами и тонкими губами, на которых словно бы от рождения застыла двусмысленная ухмылка, было невозможно угадать, был ли он удовлетворен этим ответом Шмидта. После долгой паузы, в продолжение которой он разглядывал свои холеные руки, Краус неожиданно, хотя все таким же ровным голосом, произнес: