Пекессу было очень жалко девушку, и он, толкнув Прокаина, прошептал:
— Слушай, Бела, хорошая пьеса, хороший автор, но, как говорят русские, он все же собачий сын. Зачем надо убивать девушку?
Занавес тем временем закрылся, публика поднялась и аплодировала так, что, казалось, стены дрожали.
Илья скоро подружился с Прокаиным. Все в нем нравилось Пекессу: и что он так красиво говорит по-русски, и что он интеллигентный человек и в то же время работник милиции, и что он чуток и отзывчив.
Его судьба в какой-то степени была схожа с судьбой Пекесса. Он тоже был в плену. Служил в Красной Армии, а потом перешел работать в милицию.
В конце двадцатого года Прокаина как передового работника милиции отправили на краткосрочные курсы в Петроград. Там он слушал Дзержинского. Там он рядом с делегатами X съезда партии большевиков шел на штурм мятежного Кронштадта. Там, в революционном Петрограде, где рабочие, получая по осьмушке хлеба в день, мужественно переносили все лишения и, как святыню, оберегали завоевания Великого Октября, он, Прокаин, и сам получил настоящую революционную закалку. Был период, когда Прокаин рвался в Венгрию — там победила революция, там нужны были такие, как он. Но он не успел попасть на родину: революцию задушили враги, потопили в крови трудового народа. И незаживающая боль за судьбу своей родины рождала в нем глубокую любовь к свободной России и лютую ненависть к ее врагам.
После Петрограда Прокаин вернулся в Царицын и был назначен помощником начальника уездной милиции.
Лето 1921 года выдалось в Поволжье тяжелым. Голод костлявой рукой сжимал горло этого края. Дорог был каждый пуд хлеба. А этот хлеб прятали кулаки, грабили бандиты. По-над Волгой рыскали банды кулаков, подкулачников и просто уголовных преступников. Особенно зверствовала шайка Балабанова.
Бандиты совершали дерзкие грабежи пароходов и барж с хлебом и другими продуктами. А дети пухли от голода. Умирали старики. И, кажется, плач и стон неслись по всему Поволжью. А эти звери растаскивали и топили тот хлеб, который шел для голодающих.
И они, работники милиции, подчас оказывались вроде бы бессильными перед этими разбойниками. Бандиты хорошо знали местность, в зажиточных станицах у них было полно дружков кулаков, множество тайных пособников и покровителей.
Бела Прокаин засел за разработку оперативного плана по уничтожению банды Балабанова. И разработал его...
Вниз по Волге шел пассажирский пароход, загруженный хлебом. На рассвете, когда пароход отошел километров на тридцать от Камышина, впереди показались два моторных катера, поджидающих корабль. Когда пароход подошел ближе, с катера крикнули:
— Капитан, остановите машины!
Капитан недоумевающе спросил:
— Почему я должен остановить машины?
— Я вот тебе покажу, почему... — и последовала отборная брань.
— Кто вы будете? — переспросил капитан. — На кого мне жаловаться?
— На атамана Балабанова, растакую тебя в такую...
Капитан вроде бы трухнул:
— Что ж, я привык выполнять команду. Остановить, значит остановить, — и передал в машинное отделение: — Стоп!
Одновременно к обоим бортам парохода подошли катера. Только они причалили, как в них полетели гранаты. Раздались взрывы. И тут же на катера бросились милиционеры. Минут через десять к Прокаину подвели высокого парня с курчавой головой и перебитой переносицей. Рука у него висела плетью, и из рукава ручейком текла кровь на палубу.
— Ну как, атаман Балабанов, отвоевался?
Балабанов скрипел зубами и корчился от боли.
— Перевяжите ему руку. Этого бандита надо судить судом народа. За все его злодеяния...
Голод, конечно, порождал и недовольство. По деревням вспыхивали бунты. И Прокаин, теперь уже начальник Ольховской милиции, мотался по деревням, разъясняя крестьянам, обманутым кулаками, трудности, которые переживала страна, вылавливал зачинщиков, гонялся за бандами, изымал хлеб у кулаков и передавал его Советам для распределения среди голодающих. Но однажды...