— Какое будет приказание? — спросил Петраков.
— Заткнуть им глотку! — выругавшись, ответил Поль и, словно оправдывая свой выбор, выпавший именно на эту четверку оперативников, шутливо добавил: — Вам это здание хорошо знакомо...
Комбат был прав. Для оперативных работников здание управления НКВД было вторым родным домом. Они знали в нем все входы и выходы, каждый выступ, каждую ступеньку.
— Действовать осторожно, расчет на внезапность, — предупредил их комбат, продолжая наблюдать за домом.
— Ясно, — ответил за всех Петраков и, обращаясь к товарищам, сказал:
— Пошли!
Прячась за развалинами, оперативные работники приближались к засевшим в доме немцам. Последние метры давались с трудом — приходилось ползти. Возле угла здания Петраков шепнул товарищам:
— Через дверь дежурки...
Они одобрительно кивнули в ответ.
Увлеченные стрельбой по переправе, гитлеровцы никак не ожидали появления русских с тыла. После каждого выстрела наводчик что-то кричал, показывая на Волгу.
А тем временем четверка смельчаков вплотную приблизилась к ним. С криком «ура!» Петраков швырнул гранату, а Кочергин, Ромашков и Сердюков ударили из автоматов. Ни один из фашистов не ушел живым.
— А ну-ка, помогите! — позвал товарищей Петраков, берясь за станину.
Развернув орудие, оперработники подкатили его к пролому в стене. Теперь оно грозно смотрело в сторону врага.
— Давай снаряды! — скомандовал Петраков.
Отложив автомат, Кочергин подал снаряд. Лязгнул орудийный замок. В пустом здании выстрел прогрохотал гулко. Гильза со звоном покатилась по искромсанному паркетному полу.
— Давай еще! — ободренный удачей, кричал Петраков. — Пусть получают свое!..
И выстрелы гремели один за другим.
Немцы всполошились. Чуть ли не целое подразделение бросилось к зданию, в котором хозяйничали оперативные работники. Ромашков и Сердюков хлестнули по наступающим гитлеровцам автоматными очередями. Фашисты залегли, открыли ответный огонь.
— Не нравится, — проговорил Сердюков, высовываясь из укрытия, чтобы посмотреть, куда попадают снаряды. Неожиданно он покачнулся и, судорожно цепляясь пальцами за стену, начал медленно сползать на пол. Ромашков бросился к нему, подхватил на руки, но, глянув на безжизненно свесившуюся голову товарища, осторожно опустил его на пол.
— Уходить надо, — вернувшись к Петракову, сказал он. — Сердюков убит!
— Не торопись, Петя, — ответил Петраков. — Уйти легче, труднее было добраться сюда!
Петраков с Кочергиным посылали снаряд за снарядом в сторону врага. Ромашков короткими очередями сдерживал гитлеровских автоматчиков. Когда опустели снарядные ящики, Петраков снял с орудия замок и сказал Кочергину:
— Берите Сердюкова, а я прикрою вас...
Своего боевого друга они похоронили под вечер с воинскими почестями.
Правительство высоко оценило мужество оперативных работников. Петраков и Кочергин были награждены орденами боевого Красного Знамени. Ромашкав и Сердюков (посмертно) — орденами Красной Звезды.
Ю. ШВЕЦКОВ
ГОД, КАК ЖИЗНЬ
1
В наряд за Волгу назначены двое. Яков Котов проходит на корму катера, прислушиваясь, как клокочет вода за бортом. Клочков следует за ним. Яков хотя и командир взвода, но начальственного тона не любит.
В солнечных бликах на воде видится Якову большой солнечный город — город смелых, благородных людей. Это его, Якова Котова, город.
— Слушай, Клочков, а трудную мы себе профессию выбрали — лови воров, хватай жуликов, хулиганов, — Яков смотрит на товарища и улыбается: — Временная она, наша профессия.
— Как это? — недоумевает Клочков.
— А так. Пожалуй, скоро и не будет милиции.
— Ну, уж это нет! Без милиции никак нельзя. Как же? Случись чего, и...
— Эх ты, «случись чего...» Да ведь некому будет эти случаи делать. Не будет преступников — зачем милиция? Или ты думаешь, они вечно плодиться будут? Как пить дать, освободимся от этого балласта. К тому, брат, идем...
Клочков морщит лоб и вдруг ухмыляется широко и лукаво:
— Здорово было бы! Ради этого можно и «по сокращению», и «по собственному желанию», верно?
— Да... Ну, а поскольку до таких времен мы пока не дожили, давай, брат, за работу. Кажется, приехали. Ты оставайся у причала, а я пройдусь.
— Есть!
Даже в такую рань Бакалда звенит сотнями голосов отдыхающих. Солнце еще толком не прогрело землю. Волга спокойная, тихая, голубая, словно по воскресному заказу. Вот толстяк привольно растянулся у самой воды. Под грибком молодая женщина в синем купальнике шепчется о чем-то с соседкой, но голос дочери заставляет ее оглянуться.