— А чего я тут в самом лесу стоять-то буду? — усомнился Федька. — Деревья сторожить, что ли?..
— Ты здесь вроде бы как в пограничном секрете, понял? — объяснил дядя Петя. — Как ежели не наш человек, он в лесу, в чащобе будет скрываться... Ну, а ты тут как тут.
Федька кривит в усмешке рот: чего дядя Петя с ним, как с мальцом, разговаривает?.. «В секрете», «пограничник»...
Черненко оглядывает местность вокруг: впереди небольшая круглая полянка, справа колючие кусты терновника. Слева — старый вяз.
— Будь, — коротко прощается с Федькой Черненко, и не то просто подняв руку в приветствии, не то взяв ее под козырек по-военному, шурша сухой листвой, уходит. Его фигура мелькает среди деревьев, потом пропадает. Федька остается один.
2
И сразу же, как только остается один, прислушивается к себе. Что-то с ним произошло. Тревожно, ответственно одному стоять в лесу. Вдруг и на самом деле диверсант появится — война ведь. Хорошо из кинозала смотреть, как задерживают на границе шпионов: хоть и волнуешься, а все же помнишь, что это в кино. А тут...
Федька снимает с плеча винтовку — тяжела винтовочка. В патроннике замер-притаился патрон с головкой пули, направленной в круглое дуло ствола. Нажал спусковой крючок, и она яростно взвизгнет и умчится, чтобы через секунды кого-то убить, лишить жизни.
Федька словно чувствует, когда остается в лесу один на один с винтовкой, как взрослеет. Заправив выбившуюся прядку светлых волос под фуражку, он потрогал патронташ. В патронташе лежит еще пять патронов. Федька отстегивает одной рукой ремешок, потом, прислонив к молодому осокорю, у которого стоял, винтовку, высылает патроны в ладонь. Глухо звякнув, они рядком укладываются в руке. Федька чувствует тяжесть и холодок металла. Сейчас они ручные, как игрушки, безопасные. Один патрон падает с ладони на землю. «Вот черт, не потерять бы», — пугается Федька и наклоняется, потом становится на колени: в желтой опавшей листве под ногами не так-то легко отыскать медный патрон. Дядя Петя строго предупреждал ребят: «Не вздумайте в галок палить, каждый патрон на учете, за каждый отвечаете». Толяй еще усомнился: «Что уж патрон-то, не золотой ли?» — «Хуже, — сердито ответил Черненко, — за каждым патроном — смерть. — И добавил, поясняя: — Дело не в ценности, а в опасности и в ответственности».
— Ага, вот ты где... — наконец-то разыскал пропажу Федька. Поднявшись с земли, он снова уложил патроны в патронташ и взял винтовку в руки. Решил обойти полянку. Он хоть и не замерз, а все-таки и не лето, стоять на месте зябко: сентябрь уже. Бели бы не война, в школу ходили бы, а теперь занятия в октябре начнутся, как и в прошлом году.
В прошлом году Федька ездил в колхоз «Заря» убирать хлеб. Вся школа разъезжалась по колхозам, даже пятиклашки выходили в поле, колоски собирали. А Федька на жатке работал. Вдвоем с Толяем Зубанем. Менялись: то Толяй за погонщика, а Федька с вилами на заднем сиденье, то наоборот. Кидать с полотна жатки скошенную пшеницу тяжело. Помахай-ка целый день вилами! Да под солнцем, да без привычки...
А в этом году Федьку и Толяя не отпустили в колхоз — бригадмильцы, считай, полувоенные люди — в райцентре нужны, фронт рядом.
Федька вспарывает носками солдатских кирзовых сапог мягкий, еще не улежавшийся слой желтой листвы — идет к вязу. Он думает о том, как это важно именно теперь быть бригадмильцем. На прошлой неделе с милиционером Черненко они распределяли по избам эвакуированных. Почти в каждой хате квартиранты уже были, и часто приходилось уходить со двора ни с чем. Поздно вечером взяли они в поселковом Совете старушку и двух девчонок. Старушка маленькая совсем и седая, а девчонки: одной, наверно, лет четырнадцать — Татьяне, а другой — Галке — конечно, и того не было — пятиклашка. Заводная девчонка! Перед тем как выходить из поссовета, вдруг повернулась к Федьке и руку протягивает: «Меня зовут Галя, ее — Татьяна, а Олимпиада Терентьевна — учительница». Руку подала, значит, для знакомства. Чудная!
Пока ходили от хаты к хате, эта самая Галка все разговаривала, хоть Федька и не поддерживал ее разговор, только ухмылялся покровительственно и снисходительно. А Галка рассказывала, что Таня вовсе не сестра, что Олимпиада Терентьевна везет их с собой от Москвы, а до этого они ехали самостоятельно, каждый сама по себе. Сказала им: «Я слишком стара, чтобы одной быть в такие дни, а вы слишком малы, вот и объединимся».
Не такая уж она и старенькая, просто пожалела девчонок.
Галка тараторила, как она отстала от эшелона, в котором везли из Ленинграда детей, что папа у нее — капитан второго ранга... А Татьяна молчала и старалась идти рядом с Черненко, словно ей было чего-то страшно. Может, темноты боялась...