И вот почти через три месяца встретились они на улице Ленинска. Товарищам было о чем поговорить. Расспрашивали друг друга о сослуживцах, о том, что пришлось увидать, пережить за это время.
— Сейчас-то ты откуда? — опросил, наконец, Васильев.
— Да оттуда же, из Сталинграда. А ты?
— Только вчера вернулся, сдавал грузы.
— Не знаешь, зачем сюда потребовали? — поинтересовался Мисюрин.
Васильев пожал плечами. Он тоже не знал, зачем его вызвали в управление милиции, перебазированное в этот тихий районный городишко.
Заместитель начальника областного управления, в кабинет которого вошли Мисюрин и Васильев, начал с ходу:
— Небось, слыхали уже про окружение немецкой группировки? Так вот, задача наша теперь меняется. Будем помогать армии укреплять тыл. Немедленно собирайтесь и чтобы сегодня были в Татьянке. Там начальник управления Бирюков. Он вам подробно объяснит задание.
К вечеру Васильев и Мисюрин добрались до Татьянки, разыскали Бирюкова.
— Прибыли в ваше распоряжение, товарищ начальник!
Николай Васильевич поздоровался с каждым за руку, усадил, начал расспрашивать про семьи.
— Теперь недолго уж ждать осталось. Можете написать, чтобы готовились к отъезду в Сталинград.
Он заходил по комнате, возбужденный, в приподнятом настроении. Потом остановился и начал объяснять задание:
— По приказу наркома мы должны очистить прифронтовую полосу от всякой нечисти. Установить и задержать всех вражеских агентов и пособников оккупантов. Вы направляетесь в распоряжение начальника Красноармейского сельского райотдела милиции. Под его руководством и будете действовать.
В селение Цацу Васильев и Мисюрин прибыли вместе с двумя приданными милиционерами Грудкиным и Кубышкиным вслед за наступающими войсками. Еще постреливали последние немецкие автоматчики, дымились развалины. И сразу начались тяжелые полувоенные, полумирные будни. Спали урывками, прикорнув на жестком топчане в чудом уцелевшем флигельке, который одновременно служил и рабочим кабинетом, и спальней. В другой половине содержались задержанные.
Ежедневно набиралось столько различных дел, что порой, казалось, не было никакой возможности с ними справиться. Возвращались жители, проходили через селение беженцы, спеша в родные места. Одним нужно было помочь как-то подремонтировать жилища, другим — найти на ночь кров, разыскать родных, близких. И для всех организовать питание.
Правда, с продуктами оперативники на первое время вышли из положения. С помощью инвалида Бутенко, исполнявшего обязанности председателя сельсовета, им удалось разыскать несколько ям с зерном, заблаговременно спрятанным накануне прихода гитлеровцев. Это зерно выдавали жителям. Распаренной пшеницей подкармливали и вконец отощавших пленных.
Неподалеку от селения расположилась авиационная часть. Срочно нужно было строить капониры для самолетов и взлетные дорожки. А рабочей силы нет. Одни женщины и старики. К ним и обратились Мисюрин и Васильев за помощью. И женщины поддержали. Работу организовали в две смены. Те, у кого не было теплой одежды, одалживали ее у женщин, закончивших свою смену. Было очень трудно, но зато с какой радостью провожали они самолеты, улетавшие бомбить находившуюся б сталинградском «котле» фашистскую группировку.
Однажды поутру посланный в сельсовет милиционер Грудкин неожиданно быстро вернулся и бережно положил на грубо сколоченный стол завернутого в одеяло ребенка.
— Ну и дела! — ахнул Мисюрин. — Где ты взял?
— Прохожу, значит, я мимо разбитого дома, — рассказал Грудкин. — Вижу, что-то сереет на снегу. Дай, думаю, взгляну. Развернул, а там, значит, это дите. Ну я, конечно, сюда бегом...
На несколько минут все четверо замолчали, пораженные неожиданной находкой. Каждый смотрел на ребенка, думая о своих детях. Эх, малыш, малыш, где же твоя мама? Упала ли она, сраженная пулей, или, отчаявшись, отказалась от тебя в надежде, что добрые люди не дадут тебе пропасть в эту лихую военную годину?