Алексею хотелось возразить Тосе, но он сдержался, боясь оттолкнуть неосторожным словом.
— Когда Анна Ивановна предложила мне ехать с ней в Воркуту, я сразу согласилась. Только боязно было сперва, что не знаю жениха. Но Анна Ивановна умеет приворожить человека. Вы, пожалуйста, не смейтесь. Не хотела вам говорить, а теперь скажу все, как было. Анна Ивановна знает такое колдовство, которое действует сильнее гипноза. Надо в самую глухую ночь сходить на кладбище и с трех могилок из-под трех кореньев взять землицы и завязать в узелок. Носить его всегда с собой. Если муж будет плохо относиться, то подсыпать ему в стакан.
— И вы взяли?
— Нет, не пришлось. Мы сначала сходили днем, посмотрели, где эти могилки, а позавчера пошли поздно вечером. Думали, возьмем и сразу на поезд. Но неудачно. Ночь была лунная, и когда подходили к кладбищу... Мы же не через ворота хотели, а сбоку, там в стене кирпичи разобраны. Подходим, а нам навстречу машина выехала. Анна Ивановна сразу забеспокоилась, сказала, что все пропало, нас шофер заметил, а надо, чтобы никто не видел. Мы и вернулись ни с чем. А вчера вы помешали. Так и не удалось взять.
— Жалеете?
— Не знаю, теперь как-то прошло, вспоминается, будто сон. Только я не верю, что Анна Ивановна сделала что-то плохое.
— В присвоении чужих вещей уже призналась, а кроме того, она подозревается в более тяжком преступлении.
— Не пугайте. Вы все время шутите и теперь нарочно пугаете меня, — и Тося заторопилась: — Надо домой.
Алексей не стал удерживать, проводил ее до трамвайной остановки.
Утром на дежурной машине Русов с двумя понятыми и Тосей поехал на кладбище. То ли чутье оперативного работника, то ли простое человеческое любопытство подталкивали Алексея взглянуть на три могилы, которые Лещева облюбовала для получения «чудодейственной» землицы.
Вот и разобранное звено в заборе. По едва заметной тропинке, густо заросшей высокой травой, петляя между оград и памятников, они долго шли, чуть ли не через все кладбище, несколько раз пересекая усыпанные гравием дорожки. Наконец увидели свежие холмики с венками из живых цветов, а чуть поодаль — заросли кустарника и высокие деревья с развесистыми кронами.
Алексей осмотрелся. Место глухое, вдали от дороги, тишина. Рядом стоят два тополя и уродливо изогнутый ясень, а под ними три холмика.
— Жутко как-то, — сказала Тося и поежилась, — а я с завязанными глазами и ночью должна была...
— Почему с завязанными?
— Чтобы не видеть, какую землю возьму. Анна Ивановна велела вот так обойти могилы и здесь опуститься на колени.
Алексей заглянул под один куст, под другой, стал раздвигать траву и мелкий кустарник. Вдруг он нащупал какой-то твердый предмет. Нагнулся. Ого! Топор. Вытащил, повертел в руках. Старый, ржавый, зазубренный топор, с расхлябанным, расщепленным топорищем. Когда-то им, очевидно, кололи дрова. Только странно: как он мог оказаться на кладбище? Алексей положил топор на землю и продолжал осматривать кусты.
Когда через минуту он поднял голову и взглянул на Тосю, то был удивлен ее бледностью. Она стояла и покачивалась из стороны в сторону, вот-вот упадет на землю. Алексей стремительно бросился к ней, не на шутку перепуганный, подхватил ее за плечи.
— Что с вами, Тося?!
Она закрыла руками лицо и так стояла неподвижно, наверное, с минуту.
— Что случилось? Что?
— Ничего, — наконец-то вымолвила она. — сейчас пройдет.
— Нет, вы скажите, что произошло?! — допытывался Алексей.
— Это топор из нашего двора... Еще на днях хозяйка искала... — сорвалось с побелевших Тосиных губ.
Внезапное признание
Прощание было недолгим. Русов обошел кабинеты уголовного розыска, пожал руки всем, кого застал на месте, и отправился на вокзал. Прощай, Волгоград! Прощайте, люди, с которыми успел познакомиться в этом замечательном городе! Доведется ли встретиться?
Возможно, с кем-нибудь и сведет судьба. Но наверняка Алексей встретится с одним человеком — с Лещевой. Когда она призналась в присвоении и распродаже вещей, этого было достаточно, чтобы получить санкцию прокурора на ее арест. Однако впереди предстояла большая работа.
Преступник нередко сознается в меньшем преступлении, чтобы уйти от ответственности за более тяжкое. На это, очевидно, и рассчитывала Лещева. Однако за те пять суток, пока ее везли от Волгограда до Сыртагорска, она могла многое передумать, выдвинуть новые версии. Торопиться с выводами не следовало. Но воображение у Алексея работало настойчиво, и в голове сложилась вполне вероятная история гибели Малининой. Необъяснимым оставался лишь один факт — письмо, которое пришло из Воркуты.
Знает ли о нем Лещева? Этот вопрос мучил Алексея. А задавать его подследственной бесполезно, только насторожишь ее. Как построить допрос, чтобы она сама о нем упомянула?
И вот они снова друг против друга. Только за окном не волгоградское щедрое солнце, а сыртагорский дождь, мелкий, неуемный. Вокруг как-то серо, пасмурно. Лещева сидит на стуле, сгорбившись, посматривает на Русова искоса. Она немного похудела, осунулась, глаза стали еще больше и еще настороженнее.
Алексей принялся уточнять, когда, где, при каких обстоятельствах вещи Малининой попали в руки Лещевой. Она начала было отвечать, но сбилась, перепутала время и вдруг оглянулась, будто опасаясь, что ее могут услышать посторонние, приложила палец ко рту и полушепотом сказала:
— Не хотела подводить знакомого человека, но не могу больше, совесть мучает. Возьму грех на душу. Веркины вещи мне передал Кузьма Приходько.
«Запасный выход... — подумал Алексей, — но ничего, разберемся».
— Кто он такой?
— Это из Воркуты. Мы там жили вместе. Он встретил меня в Москве на Ярославском вокзале и как узнал, что я еду к мужу, то притащил чемодан и говорит: «Отдай Петру, он в курсе дела». Уже в поезде, далеко от Москвы, я рассмотрела, что это Веркины вещи.
— Как же они к нему попали?
— Откуда мне знать! Он еще сказал: «Хорошо с Николаем погуляли в Москве».
— С каким Николаем?
— А я-то что, спрашивала? Наверное, с тем, который с Веркой ехал. Это одна шайка-лейка: и Николай, и Приходько, и Петро.
Сначала Русову показалось, что все это очередная выдумка, в которой нет ни капли правды, и что Приходько — лицо вымышленное. Но стоило связаться с Воркутой, как сразу выяснилось, что Кузьма Остапович Приходько действительно живет в городе, работает на шахте, хорошо знает Лещеву и в прошлом году, в начале сентября, ездил в Москву, в командировку. Воркутинская милиция подробно допросила Приходько. Он показал, что шестого сентября, будучи в Москве, встретил Лещеву на Ярославском вокзале. Но никакого чемодана ей не передавал, а только помог ей перенести вещи через Комсомольскую площадь на Казанский вокзал.
Алексей вчитывался в протокол допроса Приходько и чувствовал, что тут завязан какой-то новый узел и без Приходько его не распутать. Но ему повезло. Приходько, командированный в один из городков, дорога к которому вела через Сыртагорск, сам зашел в горотдел. Высокий, тучный, с толстыми щеками и маленькими заплывшими глазками, он заговорил нараспев мягким тенорком, который так не соответствовал его массивной фигуре:
— Меня уже допрашивали, и я все рассказал. Но вот решил зайти, поскольку случай представился.
— Очень хорошо: ведь Лещева-то другое показывает. Придется провести очную ставку, — пояснил Алексей.
На очной ставке Приходько повторил свои показания. Лещева, разыграв возмущение, напустилась на него: