И все же встреча эта произошла…
— И давно ли ты обращаешься в молитвах к Милостивому Аллаху, сын мой? — вел неторопливую беседу знаток Корана.
— И прадед мой, и дед, и отец молились ему, уважаемый хаджи Ризван, — отвечал мужчина средних лет, сопровождая слова почтительными поклонами.
Вид поизносившегося облачения старика поначалу смутил его, но позже, прознав о дальнем странствии в Мекку и Медину, замешательство сменилось уважением.
— Знаешь ли ты Коран, сын мой, как подобает доброму мусульманину?
Собеседник сдержанно кивнул.
— И как же зовется первая Сура Священной Книги?
— «Открывающая книгу», хаджи Ризван, — поведал тот без колебаний.
— А хорошо ли ты, сын мой, знаком с Сунной? — спросил богослов, прищурив один глаз.
— Читал и слышал от отца…
— Чему же учит нас самый первый Хадис?
Теперь мужчина немного растерялся, нервозно — как на экзамене, задергав головой.
Тогда хафиз помог:
— Все действия преднамеренны и каждому…
— И каждому воздастся по его намерениям! — обрадовано и торопливо закончил он.
— Хорошо. А Хадис, означенный в Сунне пятым?
— Э-э… По свидетельству Матери Правоверных, Посланник Аллаха (да благословит его Аллах и да ниспошлет ему мир) сказал: «Если кто-нибудь введет новшество в наше дело, где ему не место, оно будет отринуто».
— «Отвергнуто», сын мой, — поправил старик Чиркейнов, — но суть ты понял верно. Что ж, у тебя отменная память, — перестав подозрительно щуриться, подобревшим голосом молвил он. — Так вот, у меня есть к тебе одна очень деликатная и чрезвычайно важная просьба…
Спустя четверть часа к кустам у обочины дороги подрулил старенький «Москвич».
— Это и есть ваш попутчик, хаджи Ризван? — с боязливой обходительностью полюбопытствовал все тот же осетин.
— Да, — коротко отвечал тот. — Пожалуйста, будь поосторожнее — он весь изранен.
Сообща они переложили Константина на заднее сиденье; Ризван Халифович так же уселся сзади, аккуратно уложив его голову к себе на колени. Автомобиль плавно тронулся, быстро миновал Нижний Ларс и, проехав около пяти минут на север, свернул с Военно-Грузинской Дороги влево…
Сознание опять ушло от майора. А пожилой человек с покрасневшими от усталости глазами, обрамленными густой сетью морщинок, смотрел на бегущее навстречу темно-серое шоссе и негромко продолжал свой рассказ, прерванный на речном берегу:
— После похорон я поехал к самому важному военному начальнику в Грозном
— к какому-то генералу. Три дня ожидал приема — дождался… Все объяснил ему и попросил записать в его армию. Он внимательно выслушал, потом не отказал, но и не дал согласия. Что-то записал в толстую тетрадку и, пообещав содействие, велел отвезти в Дербент… На берегу Каспийского моря, где прошло детство моей дочери, я промаялся почти четыре месяца и совсем уж разуверился в том, что пригожусь тому генералу. Да и жизнь моя вдали от двух могилок превратилась в сущий ад. И когда решился навсегда покинуть Дагестан, пришел вдруг какой-то человек и сказал: генералу нужна ваша помощь. Так и оказался я в твоем отряде, Костя-майор…
Дорога плавно подворачивала на север. Машина проворно проскочила большой поселок Гизель; где-то далеко справа остался Владикавказ.
— Хаджи Ризван, впереди военный госпиталь, — подсказал осетин. — Вашему попутчику не помешала бы помощь врачей.
— Едем дальше, недалеко осталось, — упрямым шепотом молвил пассажир и, точно, объясняя самому себе, добавил: — Он обмолвился как-то… наш Костя-майор, что нет у него доверия к военным врачам. А раз так, то и я не могу им верить.
Когда цель стала уж видимой, Яровой снова открыл глаза…
— Куда мы едем? — пошевелил он пересохшими губами.
— В здешних краях проживает один мой надежный знакомец — известный в Осетии доктор. К нему-то я тебя и…
— А что со мной? — не дослушал сотрудник «Шторма».
Ризван Халифович помолчал, решая, нужно ли огорчать молодого человека подробностями о полученных увечьях, да стародавняя привычка говорить только правду одержала верх…
— Рука выше локтя пробита — должно быть, пулей. Лицо прилично пострадало — верно, повредил о камни при падении. Нога искалечена основательно…
— Нога?! Какая?
— Левая…
— Теперь настал черед и левой! — выдавил горестную усмешку Константин.
— Ничего, дорогой Костя-майор. Мой приятель все сделает как надо: и лицо подправит, и руку вылечит, и на ноги поставит…
— Приехали, хаджи Ризван, — кивнул водитель на показавшуюся впереди темную ленточку реки.
Дребезжащий «Москвич» миновал последние кварталы левобережного поселка и проворно въехал на мост через набравший глубину и ширь полноводный Терек.
Справа промелькнула синяя табличка с белой, короткой надписью «Беслан»…
Глава девятая
/Санкт-Петербург/
Впервые вызволить похудевшую и осунувшуюся Эвелину из плена душной коммуналки удалось два месяца спустя. Князев был горд, добившись маленькой победы, — ведь не с кем-то из подруг, проведших возле нее множество бессонных ночей, она решилась пройтись морозным мартовским деньком, а именно с ним. И хотя те же подруги, вздыхая, понимали: смирившейся с однообразием беспросветной тоски Петровской безразлично с кем, куда и с какой целью идти, все ж обрадовались и этой долгожданной подвижке в ее медленном, тягучем выздоровлении.
Прогулка не стала долгой — на улице они не провели и получаса, неторопливо дойдя до набережной и повернув обратно. Чтоб не растревожить израненную душу девушки Антон не касался событий середины зимы. Все его реплики обращались к будущему, слова и фразы пестрили мажором, а вид и голос источали оптимизм. И когда Анна Павловна, встретившая их у порога, осторожно поинтересовалась: не вменить ли подобные выходы в ежедневный распорядок, сердце его замерло в ожидании ответа…